Наследник из прошлого
Шрифт:
Глава 1
Свет резанул по глазам, и в голове словно взорвалась граната. Я застонал и снова зажмурился, пытаясь замереть в таком положении, чтобы боль притихла хоть на чуть-чуть. Замутило меня страшно, и я едва удержал рвотные позывы. Вроде получилось, но причиной тому оказался не мой героизм, а скорее то, что живот был совершенно пустой. Чувствовал я себя так, как будто по голове прилетело палицей от Сигурда Ужаса Авар, который потом сплясал на мне свой победный танец.
— Что за фигня происходит? — прохрипел я и жутко удивился. Во-первых, голос был не мой, а во-вторых, сказал я это как-то странно. Слова вроде все знакомые, а выговор какой-то
— Очнулся? — раздалось рядом. — Третий день валяешься. Ты такое в бреду нес, хоть записывай. Сказки княгини Милицы рядом не стояли. Ну тебя и приложили, дружище!
— Ты кто? — спросил я. — Пить!
— Кто я? — возмутился голос. — Да ты, Золотарев, совсем охренел? Я за тебя с нобилями драться полез, а ты меня не помнишь? Я тут торчу около него, как сиделка, а он… В следующий раз сам отбивайся! На! Хлебай!
— Прости, — сказал я, одним глотком выдув полстакана сразу. — Я вообще ничего не помню. Ты меня сейчас Золотаревым назвал. Это что, фамилия моя?
— Я лучше лекаря позову, — паренек лет пятнадцати, судя по голосу, заскрипел деревом табуретки и зашаркал по полу. А потом я услышал. — Сестра! Пригласите, будьте ласковы, пана лекаря. Тут Золотарев очнулся. Ему, кажись, память отбили начисто. Сам себя не помнит.
— Где я? Кто я? Как я тут оказался? — блиц из трех вопросов вымотал меня окончательно, и я чуть было не отрубился еще раз. Паренек поднес воду к губам, и я втянул в себя еще полстакана, отчего язык перестал напоминать помесь старой подошвы и дохлого ежа. И даже вкус гадостный, что стоял во рту, почти пропал.
— Где больной? — услышал я деловитый густой бас. — Золотарев? Очнулся, бедолага. Я тебе сезонный абонемент выпишу, как в театр. Ха-ха… Второй раз за месяц поступаешь, и каждый раз сотрясение. Не бережешь ты себя!
— Кто со мной это сделал и за что? — почти спокойно спросил я, не открывая глаз.
— Покой, свет приглушить, рядом громко не орать! Понятно, бойцы? — лекарь проигнорировал мой вопрос и ушел. По крайней мере, его шаги удалялись от меня и затихали где-то вдали.
— Эй! — негромко позвал я. — Как там тебя?
— Как там меня? — возопил парнишка. — Я с тобой восьмой год в одном отделении служу, а ты меня не помнишь?
— Прости, — вытолкнул я изо рта непривычные слова. — Я даже себя не помню. Мне, видимо, совсем башку отбили. Я повторю вопрос. Где я? Кто я? Как я тут оказался?
— Вот ведь бедняга! — удивились голоса. Я лежал явно не в одноместной палате. — И впрямь, парни, он умом повредился!
— Ты в госпитале святой Людмилы. В том, что в Братиславе. Зовут тебя Стах Золотарев, и ты редкостный придурок. А оказался ты здесь потому, что тебя в очередной раз нобили отметелили.
— За что? — почти спокойно спросил я.
— За то, что ты придурок, — услышал я неожиданный ответ. — И не хочешь жить как все.
— А чего я хочу? — наверное, если и можно было бы задать более дурацкий вопрос, то для этого явно нужно постараться.
— Ты хочешь получить айдар на темя и золотую гривну на шею, — услужливо ответил пацан, а вокруг загыгыкали другие мальчишечьи голоса, которые явно попали в бесплатный цирк. Видимо, сочетание гривны и айдара служило здесь синонимом Луны с неба, досрочного дембеля с наделом в Италии, женитьбы на великой княжне или чего-то еще более невероятного, в этом же роде.
— А зачем я все это хочу? — задал я не менее идиотский вопрос, и в палате повисла нехорошая липкая тишина.
— Слушай, Золотарев, иди ты в жопу! Это уже совсем не смешно, — зло сказал тот, кто считал меня своим другом последние восемь лет. —
Май 895 года. Братислава. Римская империя.
Память ко мне возвращалась медленно, какими-то кусками, яркими обрывками и нечеткими образами. Я вспомнил, кто я. Золотарев Станислав, пятнадцати лет от роду, полный сирота, отчества не имеющий. Незаконнорожденный, ублюдок, отброс, пария… Фамилию мне дали уже после рождения, в наказание за упрямство дражайшей родительницы. Хотели было имя поменять, но это оказалось невозможным. Меня крестили им, и священники встали стеной. Так я и остался голодранцем с именем, достойным императора. Матушка моя твердила на каждом углу, что я законный сын своего отца, ну и договорилась в конце концов… Всем ублюдкам Золотого Рода давали какую-нибудь благозвучную фамилию и денег. Они считались людьми уважаемыми и зажиточными, но ни в коем случае не небожителями из правящей семьи. Так, потомки служанки и очередного любвеобильного княжича, князя, или даже цезаря. Было таких семей больше, чем лягушек в пруду, и никаких преимуществ это им не приносило. А через пару поколений знатное происхождение и вовсе оставалось лишь семейной легендой, окутанной мраком времени. Как вы понимаете, распространяться о нем категорически не рекомендовалось во избежание профилактического визита в пресловутый Черный город. А тех, кто с первого раза не понимал, высылали из столицы и из вольных городов за сто первую милю, в деревенскую глушь. Будешь там свинопасам о своем высоком происхождении рассказывать.
В отличие от франков, императорский род собственных ублюдков не жаловал, и графских титулов налево и направо не раздавал. Причина тому была проста: потомками Золотой род обижен не был, а потому и резервные наследники не требовались. А признанный отцом ублюдок — это всегда источник недовольства, центр интриг и большие расходы для казны. Согласно легенде, сам князь-епископ Берислав I такой порядок ввел, когда сыновья тогдашнего государя и его братьев начали брюхатить служанок в масштабах, достойных казенной мануфактуры. У одного императора Александра, говорят, человек двадцать внебрачных детей было. И у мятежного князя Кия не меньше. И даже император Само сподобился отметиться на этом поприще… И чтобы казна не разорилась, содержа такую ораву новоявленных аристократов, ублюдков стали признавать детьми своих матерей, оплачивая им в целом небогатую, но вполне безбедную жизнь. Что тут скажешь! Мудр был князь-епископ Берислав и весьма предусмотрителен…
Механизм этот работал третье столетие и пока что сбоев не давал. А вот со мной получилась неприятность. Матушка моя, белошвейка из Ткацкого конца, имела несчастье стать любовницей князя Остромира, третьего сына действующего императора. Считался князь беспутным гулякой, кроме баб и пьянки не интересовался ничем, а потому, когда он, будучи инкогнито, сложил свою дурную головушку в случайной кабацкой драке, никто, кроме матери, по нему не заплакал. А заплакать было от чего. Покойный батюшка даровал мне княжеское имя и заявил при свидетелях, что признаёт законным сыном. Это стало потрясением такого масштаба, какого не видели со времен царицы Джедара Власты Самославны, сбежавшей с молодым любовником от опостылевшего мужа-верблюжатника. Ее, правда, восточный император Ярослав Мудрый обратно вернул, но встряхнуло тогда обитаемый мир знатно. Чуть было большая война не началась.