Наследник раджи
Шрифт:
— Он умирает! — воскликнул один из гурка, отшатнувшись. — Расступитесь, дайте пройти его душе.
Все отодвинулись. Один Том оставался на месте, устремив пылающий взор на эту сжатую руку, скрывавшую, быть может, письмо, адресованное ему.
— Одну минуту, господин! — воскликнул Хусани.
— Попробуй дать ему еще твоего лекарства, — прошептал Том.
Хусани омочил каплями губы умирающего, но Тикорам уже не мог их проглотить.
Вдруг он приподнялся.
— Мисс Грэс! — закричал он. — Мисс Грэс!
Том плакал от отчаяния.
— Он знает что-нибудь! Заставь его говорить, иначе он унесет с собой свою тайну!
— Господин, —
В последнюю минуту сжатая рука раскрылась, и бумажка из нее упала на землю.
XXXII. План Баль-Нарина
Тикорам умер, показав пример той преданности, на которую оказались способны многие индусы в отношении тех, кто обращался с ними хорошо. В то время как его единоверцы покрывали ему лицо и наскоро устраивали из хвороста костер, чтобы сжечь тело, Том, отойдя в сторону, с сильно бьющимся сердцем развернул бумажку. С первого взгляда он узнал почерк Грэс, но записка была написана так бледно, что ее с трудом можно было прочесть.
«Пишу для Тома. Он, я знаю, ищет меня. При первом случае я брошу эту бумажку, на которой написано его имя и его индусский титул. Быть может, кто-нибудь в надежде награды доставит ее ему… Я не могу писать, так как за мной следят день и ночь. Чем все это кончится? Но я не должна умереть, пока Кит жив… Я боюсь этого человека, этого субадхара: у него такое злое лицо. Мне кажется, он ненавидит меня. Но что я ему сделала? Сегодня он грозил отнять у меня Кита. Если это случится, я знаю, что сделаю. Не бойтесь за меня, мои дорогие: у меня всегда при себе средство избавления. Я сумею им воспользоваться, когда придет время».
Последующие строки, казалось, были написаны гораздо позднее. Можно было подумать, что в этот промежуток сильное потрясение повлияло на рассудок бедной девушки.
«Я забыла свой план… Впрочем, был ли у меня какой-нибудь план? Я не могу собраться с мыслями, все в голове у меня перепуталось. Мне кажется, я умерла и теперь воскресла. Но Кит действительно со мной, он спокойно спит возле меня в хижине, где мы нашли убежище на целый день. Кто же умер? Не знаю… Кто-то сжалился над нами: дал нам индусское платье и вымазал в черный цвет лица; кто-то дал нам повозку и буйвола, и мы продолжаем свой путь. Кит говорит, что мы едем в Непал, где жители любят англичан. Он говорит, что мы англичане. Я уж не знаю… может быть, в другой жизни я и была англичанкой… теперь я уже не знаю, кто я такая».
Том разбирал горящими и сухими глазами эти строки, надрывавшие его душу, рыдая без слез. Последние слова были написаны яснее и с большей последовательностью. Луч надежды снова блеснул в его душе.
«Я спала. Мне лучше, и я теперь все вспомнила. Здесь нашелся добрый старик, отшельник, угадавший, кто мы, и сжалившийся над нами. Он слышал, что по соседним селениям разыскивали беглецов. Но войско гурка идет к югу, и население очень взволновано. Он советовал нам спешить. Добрый старик обещал доставить эту записку тем, кто, быть может, ищет меня. Завтра мы вступаем в джунгли, отшельник будет нашим проводником. Мы доберемся до гор и надеемся перейти через них. Если этот листок достигнет своего назначения, пусть нас ищут в джунглях или в холмах. Быть может, еще спасут Кита, этого мужественного и благородного мальчика».
Так заканчивалась записка. Предчувствие, руководившее сначала Тикорамом, а затем раджой, оправдывалось. Но дальнейших указаний не
Том поцеловал дорогую записку. Грэс надеялась, рассчитывала на него! Все, что он перенес ради нее, изгладилось из памяти. Он найдет ее, окружит такой нежной заботливостью, что она забудет все свои несчастья, все выстраданное! Вдруг он вспомнил, что самая трудная часть задачи еще не выполнена и ему надо собрать все свои силы, чтобы довести предприятие до конца.
Привал был сделан в узкой долине. Дым погребального костра поднимался в тихом воздухе, и хищные птицы, реявшие над трупом, разлетелись с испуганными криками.
Люди обоих конвоев занялись приготовлением ужина. Со всех сторон их охватывали джунгли, и с наступлением темноты из непроходимых зарослей стали доноситься крики и рычание.
Том пригласил на совет начальника своего маленького отряда, а Хусани привел с собой двух или трех человек из спутников Тикорама. Все единогласно утверждали, что девушки и мальчика уже нет в живых. Если им и удалось пробраться через Тераи, они наверное погибли в горах. Гурка советовали отказаться от тщетных поисков. Хусани молчал, взглядывая на своего господина.
Том холодно спросил, можно ли опасаться встречи с какой-нибудь шайкой бунтовщиков. Они отвечали отрицательно, но заметили, что лихорадка джунглей ужаснее всякого врага. Раджа предложил им вернуться в свои полки. Если двое или трое из самых сильных хотят остаться с ним, то он примет их услуги, а также удержит кули, чтобы вести повозки. Наконец он просил их взять с собой его друга Хусани и поручить преданного слугу до его возвращения доброму вниманию Гамбие-Синга.
Хусани упал, рыдая, к ногам Тома.
— Разве я чем-нибудь не угодил господину? Пусть он прибьет, накажет меня, только позволит остаться при себе.
— Но ведь ты болен, мой дорогой Хусани, этого нельзя отрицать.
— Если нет другой причины, — отвечал Хусани, вставая, — то я позволю себе ослушаться господина. Если будет надо, я умру, но не оставлю его.
— Хорошо, но я снимаю с себя всякую ответственность, — серьезно сказал Том.
Гурка оживленно разговаривали между собой. Один из них выступил вперед.
— Раджа хорошо говорит, — сказал он. — Из людей обоих конвоев следует выбрать нескольких самых здоровых и отпустить остальных.
Когда солдаты ушли, Том еще раз посоветовался с Хусани и самым умным из проводников-гурка.
Этот человек испытал то странное магнетическое влияние, которое Том оказывал на всех индусов, и был предан радже так же, как его собственные слуги.
По счастливой случайности, никто лучше его не знал плоской равнины, расстилавшейся у подножия холмов и отделявшей долину Непала от Северо-Восточной Индии. Он никогда не болел лихорадкой; кроме того, дикие племена, известные под общим именем асвалиев, населяющие Тераи, знали и уважали его. С другими шикари, или охотниками-горцами, он несколько раз охотился за тиграми, опустошавшими их селения. Даже огромные пресмыкающиеся, скользившие в высокой траве джунглей, не были страшны Баль-Нарину. У него всегда была с собой мазь, исцелявшая их укусы. Баль-Нарин разделял со своими соотечественниками-гурка их восхищение всеми европейцами; несколько раз служил проводником и назывался у них Билли. Со свойственной ему проницательностью он догадался, что раджа более англичанин, чем индус, но это открытие только увеличило уважение к молодому человеку.