Наследники Асклепия
Шрифт:
Доктора Тверского я пригласил к нам домой пообедать. За обедом, естественно, мы слегка выпили. Я рассыпался в комплиментах. Марк грустно посмотрел на меня.
— Хорошо вам. Вы уже знамениты. К вам из Москвы присылают больных на операции. А что ждет меня? У меня нет будущего.
— У вас есть будущее. В Израиле.
Марк с недоумением посмотрел на меня и не проронил ни слова.
Прошло одиннадцать или двенадцать лет. Мы уже около месяца были гражданами Израиля. По Закону о возвращении евреи здесь становятся гражданами, ступив на землю, завещанную нам Всевышним. Мой друг доктор Захар Коган пригласил нас на брит-мила, на обрезание своего младшего внука. Впервые в жизни мы присутствовали на таком торжестве. Я не представлял себе, что по этому поводу роскошный банкетный зал может быть заполнен таким количеством
Торжество уже было в полном разгаре, когда в зал вошел доктор Марк Тверской. Он подошел к нашему столику, поднял бокал с вином, попросил у притихшей аудитории внимания и начал:
— Главный хирург Киевского горздравотдела приказал мне обеспечить наркоз во время операции, которую будет делать доктор Деген. Больной из Москвы. Сын большого военачальника. У меня поджилки тряслись. Не из-за больного. Я был наслышан, что доктор Деген — страшный человек, инвалид Отечественной войны, что любое начальство он может послать куда угодно, так как у него в мозгу осколок, что он установил у себя армейскую дисциплину, что он даже может ударить своей увесистой палкой. И вот операция. Я еще не видел в операционной такой спокойной обстановки, такой атмосферы всеобщего уважения, такой доброжелательности. После операции доктор Деген пригласил меня к себе пообедать. Супруга Иона Лазаревича накормила нас чудесным обедом.
— Яичница с ветчинорубленной колбасой, — тихо прокомментировала жена. Марк улыбнулся и продолжал:
— Во время беседы, когда Ион Лазаревич чрезмерно восхищался моим наркозом, я сказал, что, в отличие от него, у меня нет будущего. Доктор Деген возразил мне, сказав, что будущее мое в Израиле. Вот когда я понял, что у него действительно в мозгу осколок. В то время не побояться сказать такое человеку, которого видишь впервые? Да и вообще, кто тогда слышал что-нибудь об Израиле? Более трех лет я в Израиле. Счастливых лет. И вот сейчас на этом замечательном торжестве впервые в Израиле я встретил Иона Лазаревича, моего благодетеля, человека, который подал мне мысль о моем будущем. Я произношу тост за его здоровье!
Мне очень приятно, что я тогда не ошибся, увидев будущее доктора Марка Тверского в Израиле.
На брит-мила я познакомил двух Тверских — Мордехая и Марка. Они понравились друг другу.
Марк заведует анестезиологическим отделением больницы. В бывшем Советском Союзе заведующий отделением был всего-навсего администратором. Эту должность мог занимать даже никудышный врачишко. На Западе заведующий отделением — это высококвалифицированный специалист, как правило — профессор. Авторитет Марка в Израиле непререкаем. Приехав с дипломом кандидата медицинских наук и автоматически получив третью степень — Ph.D., он не удовлетворился этим и на полтора года поехал в США, сделал там прекрасную экспериментальную работу, оформил ее в диссертацию, защитил и получил еще один диплом Ph.D., на сей раз уже американский.
В Израиле я узнал, что этот талантливый врач к тому же еще талантливый поэт. С удовольствием я перечитываю сборник умных эпиграмм, каламбуров и пародий на стихи различных поэтов, пародий порой добродушных, порой едких и очень злых. «Треп от забот иудейских» — так озаглавил Тверской-Ямской свой сборник. Надеясь не вызвать гнев автора, посмею процитировать одну из его эпиграмм:
Покойников лягая для проформы,Меняются в Кремле руководители,Но остаются ленинские нормыВ отдельно взятом спецраспределителе.А гонорар за операцию, замечательную курительную трубку по справедливости мне следовало бы разделить с наркотизатором Марком Тверским. Но как ее разделишь?
Научная продуктивность
В Израиле со многим нет проблем, написал я, говоря о циркумцизии. Но существуют проблемы специфические, которых нет ни в одной другой стране.
Есть, как выяснилось, одна общая проблема для всех стран — это врачи-ученые.
Порой, читая наш медицинский журнал «Арефуа» («Врачевание»), поражаешься не только качеству статьи, хотя она снабжена длиннейшим перечнем литературы, что свидетельствует о добросовестной работе, но и уровнем редакционной коллегии, которая нашла возможным опубликовать, прошу прощения, бред сивой кобылы. Но это, увы, не израильская монополия. Подобные статьи попадаются и в американских и в английских довольно солидных журналах. В таких случаях я вспоминаю высказывание Джеймса Уотсона (James Watson), получившего Нобелевскую премию вместе с Криком за открытие двойной спирали дезоксирибонуклеиновой кислоты: «Большое количество ученых не только ограничены и тупы, но также просто глупы». Не очень многое к этому добавишь.
Не так давно я слушал лекцию английского профессора об остеопорозе. Один из способов рекламы, осуществляемой фармацевтическими компаниями, это лекции для врачей. Организовываются они с большим шиком. Фармацевтические компании очень не бедны и могут себе это позволить. В роскошном ресторане фешенебельной гостиницы сервируют столы. А тем временем врачи, освежившись соками и другими безалкогольными напитками, направляются в лекционный зал. Прослушав замаскированную рекламу фармацевтической фирмы в исполнении очередного специалиста, получив лекарства, о которых шла речь в лекции, и красочно оформленные буклеты и проспекты, врачи дружными рядами направляются в ресторан, в котором столы ломятся от обильных закусок и нескольких перемен блюд, сопровождаемых хорошими винами. Предполагается, что после кофе с пирожными врачи уже готовы переварить не только принятые пищевые продукты, но и порцию полученной информации.
Так вот, об английском профессоре, после лекции которого мне почему-то не захотелось участвовать в ужине. Правда, кое-что эта лекция мне дала. Профессор ловко фехтовал лазерной указкой. Красная точка луча точно останавливалась в нужном месте рисунка или таблицы. Глядя на эту завораживающую красную точку, я думал о своей старенькой указке. Из сентиментальных побуждений я привез ее из Киева. Пластмассовая, пусть и изящная, но допотопная указка, с которой я должен танцевать, порой удаляясь от микрофона в случаях, когда приходится пользоваться им. Кроме того, должен признаться в порочной слабости — я неравнодушен к техническим новшествам. Следовало бы, конечно, вспомнить, как ответила девица на замечание подружки о том, что сейчас модно выходить замуж девственницей: «За модой не угонишься». А я все-таки угнался и стал владельцем лазерной указки.
Да, но почему я пренебрег ужином? Фармацевтическая компания не ограничилась только приглашением на банкет профессора из Англии. Рекламировать так рекламировать! Кроме рекламы своего лечебного товара в буклетах, компания на плотной мелованной бумаге разрекламировала и самого профессора-лектора. Из рекламы я узнал, что ученый муж автор пятисот научных публикаций. Профессору не больше пятидесяти лет. Предположим, что врачом он стал двадцать пять лет назад. Следовательно, в среднем он выдавал на гора по двадцать работ в год. А если учесть, что в первые годы после окончания медицинского факультета не особенно публикуешься, то в последующие годы количество работ было просто невероятным. Я вспомнил статью из «Не нового хирургического архива» о влиянии половых желез на мышление и творчество врача, и подумал, какой величины должны быть эти железы у профессора. В течение лекции я внимательно рассматривал его брюки. Нет, ничего необычного не заметил. Зато в самой лекции заметил, что профессор не знает анатомии. Например, говоря о переломе лучевой кости в типичном месте и красной точкой лазерного луча, показывая типичное место, ученый муж неоднократно упорно называл это место кистью. Ладно, допустим, что профессор не ортопед и даже не хирург, а эндокринолог или терапевт, занимающийся вопросами обмена. Но знать разницу между предплечьем и кистью все-таки следовало, даже не написав пятисот статей. А ведь это только один пример «перлов», которыми была украшена лекция.
Статьи я начал писать почти сразу после окончания института. Правда, под ними я не подписывался. Статьи я писал для других. И диссертации. Я каялся по поводу того, что протащил сквозь экзамен по нервным болезням своего товарища по группе. Как же я должен каяться по поводу того, что создавал профессоров?
На первом году моей врачебной деятельности ко мне обратился симпатичный врач, уже окончивший ординатуру. Он попросил, чтобы я оформил его диссертацию. Материал, представленный им, вызвал у меня, мягко говоря, замешательство.