Наследство Карны
Шрифт:
Однако почтмейстер, который был одновременно и попечителем, и членом приходского совета, возразил против того, чтобы дом местной управы был отдан танцам и музыке. Это оскорбительно! К тому же людям придется не только заплатить за билет, но и раскошелиться на приличную одежду. Он с ужасом думает о тех, кто отдаст последнюю крону, чтобы получить доступ в этот Содом и Гоморру. А какую горечь вызовет это у тех, кто не сможет попасть на бал? Подумал ли кто-нибудь о страданиях несостоятельных членов общества? Бедняков? Сирот, для которых в этом мире нет места?.. Опомнитесь, во имя Христа…
Все опустили глаза и задумались над его словами.
Доктор, который по-своему был заинтересован в этом бале, потому что возглавлял комитет по делам неимущих, тоже попросил слова. Может, ему будет дозволено высказать иную точку зрения и внести свое предложение?
Олаисен был удивлен. Безусловно, окружной доктор может сделать разъяснения. И внести свое предложение.
Но в двух словах!
По мнению Вениамина Грёнэльва, число желающих попасть на бал показало, что Страндстедет несерьезно относится к своей молодежи. Молодым людям негде общаться друг с другом, кроме работы и дома. Этот бал, несомненно, пойдет на благо и молодым людям, и, естественно, опустевшей кассе комитета по делам неимущих. А дабы не допустить, чтобы кто-то из-за отсутствия средств оказался за бортом, он предлагает: пусть люди состоятельные заплатят больше, чем необходимо для посещения их отпрысками этого бала. Тогда не имеющие достаточно средств смогут попасть на него бесплатно. Но оплату билетов следует производить заранее и в другом месте, чтобы избавить людей от ненужного унижения.
Это был один из тех редких случаев, когда председатель Олаисен и окружной доктор ратовали за одно и то же. И они добились своего.
Дина получила полный отчет об этом совещании. Она налила Вениамину и себе можжевеловой водки.
— Может, вам с Олаисеном следует чаще объединять свои усилия? Может, у вас общего не только Ханна?
Вениамин поставил бокал и направился к двери. Но тут же вернулся.
— Что, черт побери, ты имеешь в виду? — спросил он и выпил водку.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Эту зиму. Карну. Берегись, Вениамин!
Он повертел в руке пустой бокал.
— Я вижусь с Ханной только в гостях, — прошептал он и встретился с ней глазами.
Она наклонилась над столом, снова наполнила бокалы и села.
— А теперь, Вениамин, послушай мои соображения по поводу этого бала…
После воскресной службы пробст пригласил всех на кофе. В этот день он был весьма разговорчив и воодушевлен, потому что служба удалась.
Пробст был доволен своей паствой. Доктор Грёнэльв играет важную роль в жизни Страндстедета. Его работа и способность находить с людьми общий язык сделали его незаменимым. Разве доктор, почти вопреки собственной воле, не начал заниматься политикой? Разве он не печется о благе своих больных и ближних?
Разве он не является солидным налогоплательщиком и надежной опорой комитета по делам неимущих? Кто еще так же незаменим, когда человек попадает в беду? Кого еще зовут и при родах, и при смерти?..
Пробст воодушевился и посматривал на присутствующих. Здесь собрались самые почтенные люди Страндстедета, но доктор и его семья уже ушли. Поэтому пробст мог говорить свободно, не испытывая чувства неловкости. К тому же семьи председателя Олаисена на службе не было.
Редактор сидел, опустив голову. Но едва заметно кивал, соглашаясь со словами пробста.
Другие кивали более явно. В том числе и управляющий банком.
Ханне больше не надо было шить для людей. Но иногда она все-таки шила. Для Дины и Анны. Они уговаривали ее открыть швейную мастерскую. Конечно, пригласив наемных работниц.
Однажды вечером, когда они все были у Дины, Анна сказала:
— По-моему, Ханне следует открыть швейную мастерскую.
— Прекрасная мысль! — откликнулся Вениамин и посмотрел на Ханну. При таких обстоятельствах он мог себе это позволить. У него появилось щекочущее чувство нереальности. Он словно балансировал на краю пропасти.
Но тем не менее он посмотрел на нее. Один раз. Другой. Искоса, не поднимая глаз. На шрамик на верхней губе, оставшийся от швов, что он наложил ей в ту ночь.
Губа от этого словно чуть-чуть раскрылась и сделалась даже красивее, чем раньше. Он исправил нанесенный Олаисеном вред и оставил на Ханне свою метку.
— По-моему, неглупая мысль. — Олаисен был доволен и обнял Ханну.
Когда они поднимались к своему дому, Анна предложила:
— А не съездить ли нам всей семьей в Рейнснес? Ханна с Вилфредом и детьми и мы?
— Нет! — не успев подумать, ответила Карна. Это прозвучало слишком категорично. Ведь «нет» можно произносить по-разному. Нет! Оно громыхнуло у нее в голове, как каменный обвал. Она не смела взглянуть на Анну. И на папу тоже.
— Почему же? — В голосе Анны слышалось удивление.
Неужели она знает? Или догадывается? Понимает ли папа, что Анна догадывается?
Вениамин был согласен с Карной. Но его «нет» было не столь категорично. Тон был значительно мягче. Слишком много людей, слишком много шума. Он очень устал. Устал от больных. От политики. От совещаний. Они должны понять его. Ведь правда?
И Анна поняла. Но даже если ему не нравится Вилфред Олаисен, что бы тот ни делал, ведь Ханна-то ему нравится?
— Конечно, — мягко сказал папа.
— Тогда я как-нибудь приглашу Ханну в Рейнснес, когда тебя там не будет, — сказала Анна. — С детьми.
— Почему?
— Мне хотелось бы установить с ней более близкие отношения. А при вас, мужчинах, она меня избегает.
— Поступай как знаешь. — Папа не возражал.
Это было ужасно.
— Я забыла у бабушки свою сумочку, — сказала Карна и побежала обратно в гостиницу.
Зал украшали гирляндами из листьев и полевых цветов. Хлопотал весь комитет. Матери и тетки, которым помогали сами молодые люди. И даже кое-кто из доброжелательных отцов семейств, сумевших освободиться, дабы тоже принести пользу.