Наследство Карны
Шрифт:
— Ты не смеешь просить меня об этом. Пойми, это может стоить тебе жизни.
— Мне все равно! — крикнула она, и ей стало приятно — наконец-то она смогла повысить голос в собственном доме.
— Замолчи! Не смей даже думать об этом! — простонал он и обнял ее.
Она тотчас прильнула к нему, тогда он разжал руки. И продолжал говорить, говорить… Ему хотелось утешить ее.
Ханна была вне себя от отчаяния. В ней проснулась злоба. Захотелось хоть раз потерять голову. Отомстить. Но Вилфреда здесь не было. И все вылилось на Вениамина.
— Он же все равно забьет меня насмерть! — крикнула она.
Увидев его лицо,
Ночью он вернулся, чтобы, по его словам, проведать ее. Ханна обрадовалась — наконец-то он пришел к ней! Но она ошиблась. К ней пришел только доктор.
Она потеряла и его, и себя. Стала другой. Но новая Ханна оказалась сильнее прежней. Ей было легче терпеть.
Она не сопротивлялась, когда Вилфред приходил к ней, и думала о чем-нибудь приятном. Гладя его по волосам, она вспоминала, как пахли пряности, которые сажала Стине. Или клевер на лугу за летним хлевом. Или черника, растертая с сахаром. И даже водоросли под бугром, на котором стоял флагшток.
Но чаще всего перед ней возникал Он. Его запах. Она отвыкла, что у него есть имя. Вспоминала, как они встретились на постоялом дворе в Бергене. Его глаза. Как он пришел к ней в комнату, когда она кормила Карну…
Во время беременности она иногда одна приходила к Дине в «Гранд». Обычно когда Вилфред был в отъезде. Они с Диной никогда не говорили о «тех разах». Но Ханна понимала, что Дина знает все.
Дина часто показывала ей модные журналы из Берлина или Парижа, доставала какую-нибудь ткань и советовалась, что из нее сшить, чтобы выглядело не хуже. Советовалась она с Ханной и относительно меню.
— Что следует подавать привередливым гостям? — обычно спрашивала она.
И Ханна извлекала из памяти рецепты Стине. Она знала, что всегда может прийти к Дине без приглашения, хотя Дина никогда не говорила ей об этом. Ханна только спрашивала у горничной, не занята ли Дина.
О Вениамине они говорили редко, почти никогда. А если и вспоминали о нем, то только в связи с Карной.
Дина позволяла Ханне чувствовать себя свободной. Независимой. Однажды она сказала:
— Если б на твоих плечах не лежала забота о семье, ты могла бы вместе с Бергльот управлять гостиницей. А я смогла бы спокойно съездить в Берлин.
Это был не вопрос. Только признание.
В другой раз Дина сказала:
— Помнишь наш разговор о том, что тебе следует открыть модный магазин? Завести швейную мастерскую. Ты думала над этим?
Конечно, Ханна думала, но ведь это несерьезно.
— Нет ничего невозможного.
— Да, если бы захотел Вилфред, — согласилась Ханна.
Она призналась, что в настоящее время у Олаисена трудности с деньгами. Он ждет, что пойдет сельдь. Тогда он сможет фрахтовать и продавать наживку. Ждет заказов для верфи. Сезон будет трудный. Сейчас он не решится дать ей денег на швейную мастерскую. К тому же у них большое хозяйство. Оно тоже требует денег. Дети.
В следующий раз при встрече с Олаисеном Дина мимоходом выразила сожаление, что пропадает втуне способность Ханны к шитью. Или, как еще говорят, к творчеству.
Олаисен с подозрением относился к подобным разговорам. Он не любил, когда в них всплывало имя Ханны. Это напоминало ему о его унижении. Поэтому, когда фру Дина заговорила о том, что ее не касалось, он дружески поставил ее на место:
—
— Все это может делать прислуга. В Рейнснесе тоже было большое хозяйство и большая семья. Но я не помню, чтобы мне приходилось самой чем-то заниматься. Люди за деньги делают то, что им скажут. Так же как и на верфи. Или вы не согласны? У вас достаточно средств, дорогой Олаисен, чтобы позволить Ханне развивать свои таланты.
Олаисен недоверчиво смотрел на нее, поэтому Дина сказала:
— Не говорите Ханне про наш разговор. Просто мне стало жалко покупать дорогие и плохие платья в Тромсё или Трондхейме, когда Ханна так превосходно шьет. Жена адвоката и Анна тоже могли бы стать ее заказчицами. Ханне надо только нанять двух помощниц. Это небольшие деньги. Да и начальный капитал должен быть не так уж велик. Конечно, надо снять помещение. Купить швейные машины. Ткани. Нельзя недооценивать женщин. Им всегда нужны новые платья. Но не говорите ничего Ханне. Она только размечтается. Между прочим, я хотела сказать еще что-то… Ах да, вчера я получила телеграмму — нам предстоит отремонтировать одно гамбургское судно. Оно завтра придет в Тьельдсунд. Там какие-то неполадки с машиной. Этим судном займется Педер.
— Почему они прислали телеграмму вам?
— Потому что я знакома с владельцем этого судна. Когда-то я имела с ним дело в Гамбурге.
— И поэтому он захотел воспользоваться услугами нашей верфи! — Вилфред сразу расцвел. Глаза его сияли.
Когда Дина перед уходом надевала перчатки, он спросил будто бы случайно, действительно ли она считает, что какой-то жалкий модный магазинчик может принести деньги.
— Не жалкий магазинчик, а магазин Ханны Олаисен! Да, безусловно! Вы в ней не ошиблись. И раз уж мы заговорили об этом: я бы тоже могла вложить в это дело небольшой капитал. Например, приобрести швейные машины. Конечно, они будут принадлежать мне. Аренда машин обойдется вам недорого. Начнете выплачивать за них, когда магазин начнет приносить прибыль. Небольшой процент от прибыли. Пять-десять процентов, что скажете? Только не говорите ничего Ханне. Не надо обнадеживать ее понапрасну… До свидания!
Олаисена мучило неприятное чувство, что фру Дина только делает вид, будто играет по общим правилам, а на самом деле предпринимает шаги, о которых он просто не знает.
Тем не менее он смирялся с тем, что время от времени она противоречит ёму или самостоятельно осуществляет некоторые идеи. Обязанности председателя местной управы требовали от него столько времени, что он поневоле уступил ей на верфи и на слипе некоторое первенство. Олаисен утешал себя тем, что выявит слабые места Дины, когда у него появится больше времени.
Страндстедет превращался в центр пароходного движения в их краях. А благодаря чему? Конечно же пристани Олаисена! Кого теперь интересовало, кому принадлежат причалы?
Все и так знали, что это пристань Вилфреда Олаисена. Разве он не мог по праву называться управляющим? Но называл ли он себя так? Нет! Только приезжающим приходило в голову называть его управляющим. При этом слове люди благоговейно замирали, как в церкви. Таким образом это звание становилось более значительным.
Даже приезжие из Гамбурга спрашивали, где находится верфь управляющего Олаисена! Разве мог он помешать им? Люди сами видели, кто есть кто.