Наследство Карны
Шрифт:
Однажды вечером незадолго до Рождества они сидели в гостиной одни. Анна знала, что скоро он вскочит, чтобы идти на очередное собрание.
— Летом я поеду в Копенгаген, — сказала она, не обращаясь к нему.
В этом не звучало обиды. И это не была демонстрация. Однако Анна ждала, что он закроет газету. В худшем случае, раздраженно бросит ее в сторону. В лучшем — объявит, что они поедут вместе.
Но он не отозвался. Даже не оторвал глаз от газеты. Она встала и подошла к окну. Она все еще ждала.
Газета зашелестела. Он перевернул страницу. Анна поняла, что он даже не слышал ее слов.
Она подождала еще немного, потом, несмотря на мороз, стала открывать окно. Рама примерзла и не поддавалась. Анне даже пришлось ударить по ней ногой.
— Анна, что ты делаешь? Здесь достаточно воздуха! — послышалось из-за газеты.
— А мне нечем дышать!
Не оглядываясь на Вениамина, она влезла на подоконник и упала на спину в мягкий, влажный снег. Закрыла глаза и полежала неподвижно. Потом начала медленно двигать руками и ногами.
В сочельник в Рейнснесе они с Карной всегда так играли. Здесь, в Страндстедете, ангелов не изображали. Здесь просто умирали от удушья.
Она глубоко вздохнула. От движений снег проникал под платье. Спина у нее была уже мокрая. Словно она плыла в воде. Или лежала среди строф в новых нотах, которые разучивала с Диной. Смётана. «Моя Родина».
Анна начала напевать. Открыла глаза и увидела фиолетовое зимнее небо с мириадами звезд. Звезды таили знаки ее жизни, но истолковать их она не могла.
В освещенном-окне возник Вениамин. Председатель местной управы. Он казался прозрачным. Словно марля из его докторского чемоданчика.
Когда он перестал быть Вениамином? Должно быть, очень давно. Просто до сегодняшнего вечера она этого не понимала.
И, глядя на него снизу вверх, она вдруг вспомнила его лицо, каким оно было, когда они лежали на жесткой студенческой кровати Акселя.
Как мало она тогда понимала! Это было даже трогательно.
— Прости, Господь, мои желания! — пропела она человеку, стоявшему в окне.
— Анна! Ради Бога, что ты делаешь?
— Прости, Господь, мои желания! — пела она.
Это был совершенно новый Смётана. Родина. Отечество. Жесткая студенческая кровать. Где радость от того, что они согрешили вместе? Куда исчез этот дивный, свободный страх? В Нурланде они потеряли его. Потеряли все. Она потеряла Молодость, Любовника и Отечество. Страндстедет задушил все чувства. Вместе с окружным доктором, ставшим теперь председателем местной управы.
Она запела громче:
— Прости, Господь, мои желания!
— Анна!
— Тс-с-с! Речь идет о жизни и смерти. Я вместе с ангелом лечу в открытое море. Я разговариваю со Сметаной и звездами о моих желаниях.
— Я должен идти, Анна. Меня ждут.
Она слышала, что он хотел засмеяться. Но у него это не получилось, не то что у нее. Она снова громко запела.
— Ты озябнешь и промокнешь! — сказал он.
— Как все, кто плывет по морю!
Он странно посмотрел на нее. И исчез из окна. Кто он, этот человек?
Глава 15
Карна всегда знала, что ей придется уехать из дому, чтобы учиться. Может, получить диплом. Но до этого было еще далеко.
Анна читала вслух газетные статьи о доступности образования для женщин и говорила, как повезло Карне; ее отец понимает, что знания необходимы не только мужчинам.
Правда, Вениамин воспротивился тому, чтобы Карна жила у вдовы в Тромсё и училась в женской гимназии фрёкен Тесен. Хотя, по мнению Анны, так было бы проще и ближе.
Вместо этого он написал в Берген Дагни Холм, вдове ленсмана. Племянница Дагни, у которой было трое почти взрослых детей, была готова принять Карну к себе. Ей предоставят отдельную комнату, и она будет жить в семье, как своя. Со временем они научатся справляться с ее припадками. И она даже сможет брать уроки пения.
Но когда обо всем было договорено, Карна заявила, что она в Берген не поедет. Ни за что. Она не собирается учиться в гимназии. Или брать уроки пения. Ее вполне устраивает, как она поет.
Она хочет жить дома. В Страндстедете.
На первых порах Вениамин сдержался и захотел узнать, что послужило причиной отказа. Может, страх перед чужими людьми?
Но тут выяснилось, что Карна уже не ребенок и он плохо знает свою дочь.
А он-то думал, что знает и может читать ее, как знакомые параграфы отчетов в комитет по здоровью. Но он ошибся.
Сперва Карна отказалась от каких-либо объяснений. Она не поедет ни в Берген, ни в другое место, и точка.
Вениамин пожаловался на нее Дине. Та засмеялась. Разве он не знает, что, когда Карна остается ночевать в «Гранде», она приходит туда не только затем, чтобы повидаться с бабушкой? Разве она не призналась им, что ночует там лишь затем, чтобы в шесть утра в любую погоду постоять у открытого окна? В шесть утра! И только для того, чтобы видеть, как Педер Олаисен идет на верфь.
— Она увидела его в сердечке, сложенном из пальцев, — объяснила Дина и, наблюдая одним глазом за Вениамином, продемонстрировала, как это делается.
Кроме того, по словам Дины, Карна, не спросив ни у кого разрешения, заказала себе платье в модном магазине Ханны. Педером объяснялось и то, что она вдруг осмелела и стала посещать вечера, не беря с собой Библию.
Неужели они не знают, что Карна пользуется каждым случаем, чтобы покружиться на танцах в объятиях Педера Олаисена? Будь то вальс, мазурка, да что угодно! Она порхает под любую музыку.
— Но ведь в десять часов она всегда бывает дома! — дрогнувшим голосом возразил Вениамин.