Наследство Карны
Шрифт:
Вениамин отворил ворота, выходящие в море, чтобы впустить внутрь немного света. Шаги громко отозвались в погрузочном люке, где с потолка через два яруса свисал железный крюк.
Анна уже бывала здесь. Но тогда было лето. С потолка свисали связки старых сетей и канатов. Кое-где, словно глаза, мерцали зеленые стеклянные грузила. Мелкие волны бились о камни и сваи под гнилым полом. В некоторых местах сквозь щели была видна вода.
Он остановился, держась за деревянный, обитый жестью
Анна села на ящик. Она не знала, с чего начать разговор, хотя и подготовилась к нему.
— По-моему, ты должен рассказать мне самое главное, — проговорила она.
Время шло. Вениамин не смотрел на нее. Анну мучило чувство одиночества, но ее одиночества или его — она не знача.
— Кажется, я наговорил больше чем достаточно! — Голос Вениамина был непривычно юный и хриплый.
— Я не могу жить в Рейнснесе, не зная, что случилось. Я здесь единственная ничего не знаю. А пока я не пойму, я не могу простить.
— Простить?
— Да. Я не могу ненавидеть тебя, Вениамин.
— Наверное, так было бы лучше, — прошептал он.
Стены подхватили его слова и снова швырнули их вниз.
Анна наклонила голову и закрыла лицо руками:
— Я тебя не узнаю.
— Я сам себя не узнаю! И то, что я сделал сегодня, простить невозможно.
— Почему? Как ты мог сказать эти страшные слова? Какое убийство?
— Теперь уже ничего не исправишь. Мои слова убили Андерса!
Анна не возражала. Она сидела не двигаясь и пыталась поймать его взгляд. Отчаяние.
— Где он лежит? — спросил Вениамин через некоторое время.
— В людской.
Ей стало легче, оттого что он заговорил.
— Это был случайный выстрел? — спросила она.
— Нет, пьяная ссора из-за бутылки водки. Несколько резаных ран, — проговорил он, не переводя дыхания, словно затвердил это наизусть, пока плыл домой.
Она с удивлением смотрела на него:
— Ты хочешь сказать, что Дина убила того человека в пьяной ссоре из-за бутылки водки?
Он начал смеяться. Постепенно смех перешел в протяжный стон. Поняв, что он плачет, Анна бросилась к нему, обняла.
— Вениамин, — бормотала она, неловко гладя его по спине. От него едко пахло потом, морем и солью. И еще чем-то — лекарствами, спиртом, эти запахи неизменно сопутствовали ему после посещения больных. Это напоминало ей детство — она всегда связывала Вениамина со своим отцом.
Он прислонился к ней головой и затих.
— Пустяковая рана. Он выживет. А вот у того, у Дининого, было огнестрельное ранение… Там уже ничего нельзя было поделать.
— Она застрелила человека?
— Не спрашивай! — взмолился он.
Анна не глядя хотела снова сесть на ящик.
— Дина застрелила человека! — повторяла она, хватаясь то за ящик, то за Вениамина.
Он молчал.
— И ты никому не говорил об этом? Никому до сегодняшнего дня?
— Только Акселю, когда он сказал, что поедет за ней.
— Акселю? Но почему не мне?
— Я должен был предупредить его… о том, что с ним может случиться…
— Что ты имеешь в виду?
— Я думаю, русский простил бы ее, я думаю…
— Она застрелила его, потому что он изменил ей?
— Да.
Анна притянула его к себе на ящик. Хотела обхватить его всего целиком.
— А где ты был в это время?
— Наверху, на камне. — Он мотнул головой в направлении горы.
— Стоял и смотрел?
Он уткнулся в нее лицом. Больше он не посмеет смотреть людям в глаза.
— Сколько тебе тогда было? — не дыша спросила она.
— Одиннадцать…
Она крепко держала его. Шептала что-то бессвязное и непонятное даже ей самой. Но это помогло. Он успокоился.
— Ты можешь простить ее? — спросила она погодя.
Он ответил не сразу.
— Да. — Он тяжело дышал. — Разве у меня есть выбор? Но это ничего не значит. Ей нужно не мое прощение. Какая бы она ни была, ей не позавидуешь.
Ее пальцы перебирали его волосы на затылке, жесткие от морской воды. В углах рта у него обозначились глубокие морщины. Раньше она их не замечала.
— А кто твой отец, про которого ты не знал?
— Дина говорит, что это Фома.
— А он, что говорит он?
— Ничего.
— Ты хочешь сказать, что он всегда жил в Рейнснесе и они… и он не…
— Да.
Сказав это короткое «да», Вениамин начал безудержно смеяться. Анна тоже засмеялась. Сначала испуганно, нехотя. Словно боялась, что и на этот раз его смех перейдет в слезы. Убедившись, что ее опасения напрасны, она засмеялась по-настоящему. Они как будто искали спасения друг в друге и в этом смехе.
— Наверное, ничего страшного не было бы, если б ты узнал об этом раньше? — шепотом спросила она.
— Конечно. Ведь Иаков все равно уже умер.
— Почему Дина скрывала это? Стыдилась?
— Думаю, ей просто хотелось, чтобы Рейнснес достался мне. Я рассказывал тебе о Юхане, сыне Иакова от первого брака. Она боялась, что он станет претендовать на Рейнснес.
— Но он все-таки старший сын?
— Да. Но Дина выплатила Юхану его долю наследства, когда он учился на пастора. И пока я считался сыном Иакова, ей было проще отстаивать мои права. Впрочем, насколько я знаю, Юхан не очень-то и боролся. Но один раз он меня ударил.