Наследство Карны
Шрифт:
— И еще одно. Я знаю, всем сейчас нелегко… но мне бы хотелось, чтобы ты сегодня побрился! Ради меня! — Она обхватила руками его лицо.
Он отложил отчет и притянул ее к себе.
Ощутив прикосновение ее мягкой теплой кожи, Вениамин понял ее мысли, в которых она не признавалась даже себе, и его охватило желание.
Свежий запах лаванды прокрался между ними, когда он расстегнул лиф ее платья.
Он почувствовал ее руку в своих волосах. На затылке. Она прижалась к нему. Губы ее были большие и влажные. Его обрадовало ее страстное нетерпение. Он хотел спрятаться в нем. Исчезнуть
Они помогли друг другу избавиться от лишней одежды. С этим они справились быстро. Анна прерывисто дышала, и лицо ее было зеркалом, отражавшим наслаждение.
Желание вдруг покинуло Вениамина, он чувствовал только нежность. Она пробежала по нему, словно волна. Поражение. Потом стеной встала усталость. Тело не слушалось его. Оно просто исчезло.
Сначала он отказался признать это. Хотел преодолеть самого себя. Но понял, что это бесполезно, и затих, спрятав свое поражение в Анне.
Она обхватила его руками и ногами и стала тихо покачивать. Увядший, он покачивался в ней. И его стыд испарился в их общем дыхании.
Он всегда знал, но отчетливо понял только сейчас: в их отношениях с Анной не может быть поражения.
Похороны длились с пятницы по воскресенье. На людской памяти в Рейнснесе еще никогда не пришвартовывалось и не вытаскивалось на берег столько карбасов и лодок. Дина отдавала распоряжения, точно все годы, проведенные за границей, имели лишь одну цель: распорядиться похоронами ее второго мужа.
Она велела соорудить портал над воротами сада. Не меньше двадцати елей пожертвовали на его украшение. Портал должен был быть вечнозеленый, как рай. Парень из Страндстедета выпилил лобзиком сквозную надпись на деревянной доске: «Память о тебе останется жить в твоих мужественных делах».
По краям надписи были нарисованы черные кресты. Под флагом висели две буквы А и Б, которые Сара сплела из веток можжевельника. Буквы переплетались друг с другом, образуя корону, их окружало сердце.
Если у кого-то и были кое-какие сомнения, то теперь все могли убедиться, что Андерса любили, почитали и что он был незаурядным человеком. После того как портал был воздвигнут, множество людей, считавших, что им сейчас не место в Рейнснесе, на веслах или на парусах проплывали мимо. До всех дошли слухи о том, что Дина из Рейнснеса воздвигла Андерсу такой памятник, что его стоит увидеть. И даже сфотографировать.
Присутствовавшие рассказывали, что перед отъездом в церковь Дина твердым голосом произнесла над гробом речь. И что она в людской, где в гробу, окруженном зажженными свечами, лежал ее муж, сыграла для него светскую мелодию. Она назвала ее «Колыбельной песней» Брамса. Странно, что она играла колыбельную для взрослого человека, Но песня была красивая! С этим никто не спорил.
Люди, не имевшие собственного мнения, ждали, что по этому поводу скажут телеграфист и редактор. Если бы они назвали это необычным и прекрасным, это бы означало, что любовь оказалась сильнее всех долгих лет, которые Дина провела за границей.
И все старые истории о ней, поутихшие с ее отъездом, истории о ее детстве и замужестве за Иаковом Грёнэльвом,
Многие были уверены, что Дина вложила крупную сумму в верфь Олаисена. И слухи о ее состоянии росли с каждой историей.
Но кое-кто трезво смотрел на дело. И одним из них был сам Олаисен. Хотя он и наслаждался уважением, которое ему оказывали как доверенному лицу фру Дины, как он сам скромно называл себя.
Похоронный портал, воздвигнутый в честь Андерса, внушил уважение и к Ханне. Не важно, что она дочь лопарки, ведь она выросла и получила воспитание в Рейнснесе на правах дочери! По распоряжению самой Дины! Разве счету, письму, всевозможным премудростям и катехизису ее учили не вместе с доктором Грёнэльвом? Разве она не умела справляться с любыми тканями, оборками и рюшами и не шила красивейшие платья, которые словно сошли со страниц модных журналов либо были приобретены в Бергене или Бремене?
Женщины, особенно состоятельные, сокрушались, что Ханна вышла замуж за Олаисена и перестала принимать заказы. Зато сама она теперь одевается как королева. Она приезжает в церковь в бархатном пальто кофейного цвета, опушенном белым кроликом, а петли для пуговиц сделаны из толстого шелкового шнура. Ей завидует даже сама амтманша!
Другие ломали голову над тем, что заставило Дину уехать за границу, а потом вернуться домой. Они находили всякие причины, в которые верили сами, и громким шепотом передавали дальше. Наверняка у нее была какая-то тайная болезнь, которую она ездила лечить.
Жена школьного учителя утверждала, будто Дина, возомнив о себе, решила стать знаменитой пианисткой. Или играть на этой большой скрипке, как там она называется… Но ее поглотила жизнь большого города. Упражнениям на пианино она предпочла светские удовольствия с герцогами и генералами и таким образом испортила свою жизнь.
Жена кузнеца стояла на том, что Дина бежала от скуки, не разобравшись, что Андерс — самый подходящий для нее муж. Вернувшись домой, она осознала свою ошибку. Это сразу становится ясно, достаточно взглянуть на воздвигнутый ею портал, зеленый, как в раю.
Телеграфист говорил, что Дина оставила музыку, вступив в связь с крупным финансистом, который, безусловно, был евреем! Она стала его помощницей, потому что обладала непревзойденным деловым чутьем.
В рукавах фьорда, и на островах, и даже в самом Страндстедете люди жили бесцветно, не ведая настоящих опасностей и развлечений, если не считать сплетен об Олаисене. Жизнь немного оживлялась, лишь когда рыбаки возвращались с Лофотенов или из Финнмарка, а охотники — после зимней охоты на льду. Такие мелочи, как пьянство, всевозможные грешки или драки, о чем писали в газете, были не в счет.