Наследство Карны
Шрифт:
И учитель, даже если это женщина, не может нести за это ответственности.
Ученик, который так боится учителя или его линейки, что не в состоянии произнести ни слова, не читая их по книжке, приобретает не знания, а страх. А это куда хуже, чем оказаться свидетелем припадка эпилепсии у маленькой девочки.
И наконец беру на себя смелость напомнить Школьному комитету, что я дважды имела причины жаловаться на то, что вышеназванный инспектор не позаботился обеспечить меня транспортом, когда мне предстояло ехать преподавать в округ. Однажды мне пришлось три часа идти по глубокому снегу, чтобы попасть в усадьбу, где я должна была вести занятия. Когда же я добралась до места, оказалось, что мой сундучок с необходимыми пособиями туда не доставили, и у меня не было ничего, кроме сборника псалмов и грифеля.
Я пожаловалась на это инспектору, но он счел возможным оправдаться плохой погодой. Тогда я разрешила себе напомнить ему, что он находится в Нурланде и что даже в Дании небольшое волнение на море не считается плохой погодой. И могу повторить ему это в любое время в присутствии уважаемого Школьного комитета.
Итак: Первое. Я не собираюсь подчиняться требованиям школьного инспектора. Второе. Пользуюсь случаем пожаловаться, что инспектор не выполняет возложенных на него обязанностей. Третье. Если Школьный комитет по этой причине снимет меня с работы, это не улучшит участь детей, но, несомненно, доставит радость инспектору.
С глубоким уважением, Анна Грёнэльв».
— Что скажешь? — спросила Анна.
— Я горжусь тобой! Отправь это письмо.
Андерс никуда не уехал, хотя он и умер. Анна ежедневно говорила о нем. Словно взяла на себя труд поставить преграду забвению.
Вениамин заметил, что это облегчало жизнь.
После Рождества Анна получила неожиданное письмо. Ее мать сообщала, что они с профессором собираются весной навестить их в Рейнснесе.
Вениамин решил, что это известие должно обрадовать Анну, но несколько дней она была рассеянна и молчалива.
Вернувшись из Страндстедета и найдя Анну в прежнем настроении, он решил, что она опасается, что ремонт не успеют закончить до их приезда. Или что они чем-нибудь не угодят ее родителям.
— Господи, неужели ты и в самом деле так думаешь? — Анна даже испугалась.
— Так в чем же дело?
— Они мне стали чужими… Жизнь в Копенгагене отодвинулась так далеко. Боюсь, их визит нас растревожит. Напомнит нам, что на свете есть другие места, кроме Нурланда.
— Мы должны привыкнуть к тому, что на свете есть другие места, кроме Нурланда. А если не сможем привыкнуть, нам придется переехать.
— Но ты же ходатайствуешь о получении должности окружного врача!
— Еще неизвестно, получу ли я ее.
— Получишь. Дина говорит…
— Дине пора перестать раскладывать пасьянсы из моей жизни! — сердито буркнул он.
— Вениамин! Опять!
— Да, прости.
Он засмеялся и, словно сдаваясь, поднял руки.
— Раз ты так хорошо относишься к Дине, увидишь, я приму твоих родителей наилучшим образом.
Они были в зале одни. Анна переписывала для Вениамина отчет в комитет по делам неимущих. Вскоре она подняла голову.
— Ты говорил с Диной о смерти Андерса?
— В некотором роде, — уклонился он от ответа.
— Могу я спросить, чем закончился ваш разговор?
— Я извинился за свое поведение.
— И что она сказала тебе на это?
— Сказала, что мне не в чем перед ней извиняться. Это означало, что если я перед кем-то и виноват, то перед тобой и Андерсом…
— Ты сказал ей, что уже извинился передо мной?
— Нет. Пойми, Анна, с Диной невозможно разговаривать!
— Странно, что я могу с ней разговаривать, правда?
Он вздохнул:
— Наверное, ты права. — Прочитав отчет, он сказал: — Хотел бы я уметь изъясняться столь же убедительно, как ты!
— Зачем нам уметь делать одно и то же? Я буду рада, если ты будешь делать все остальное!
Он опрокинул ее на кровать.
— Только не сейчас! — Она погрозила ему испачканным чернилами пальцем. Но ее глаза сияли.
Глава 9
В те дни, когда Вениамин оставался ночевать в Страндстедете, ему не раз хотелось пойти к Олаисенам, дом которых стоял на холме. Дина часто бывала там, потому что жила в Страндстедете и следила, как идет перестройка «Гранд Отеля».
Но у Вениамина не было достаточно веского повода. Иногда он встречал Олаисена, и его беспокоило то, как Олаисен смотрит на него. Потом он пытался внушить себе, что ему только кажется, будто в глазах Олаисена горит злоба.
Однажды январским утром, собираясь ехать домой, Вениамин нашел возле своей лодки Ханну, сидевшую на камне. Он с трудом узнал ее в зимней одежде.
Она молча встала.
— Хочешь поехать со мной? — не здороваясь, спросил он.
Она кивнула:
— Если можно. Мне нужно к маме. Я обещала помочь ей со сборами… и…
У него почему-то вдруг пересохло во рту.
Тем не менее он поднял Ханну в лодку, совсем как в прошлый раз. Посадил ее на скамью и столкнул лодку в воду.
Они молчали. Вениамин в темноте старался не сбиться с фарватера и чувствовал, как сырой туман забирается под одежду. Возле островка, на котором они нашли прибежище в прошлый раз, он прибавил парус.
— Время многое меняет, — сказала Ханна.
Он промолчал.
— Я должна кое-что сказать тебе.
— Да?
— Он думает, что ребенок, которого я ношу, от тебя!
Вениамин поднялся было, чтобы закрепить парус, но теперь упал обратно на скамью.
— Ты это серьезно? — хрипло спросил он.
— Он так считает!
— Но почему? — Вениамин не смотрел на нее.
— Кто-то видел меня возле твоей лодки.
— Господи, Ханна! То было больше года тому назад!