Наследство в глухой провинции
Шрифт:
Я вымыла посуду, походила по кухне — что-то мне мешало. Я никак не могла слиться, что ли, с окружающей обстановкой, почувствовать ее в себе… То есть я продолжала ощущать и свои отношения с Федором, и свое присутствие в его квартире как нечто инородное, мне несвойственное… Может, Федор просто поторопился сделать мне предложение, потому что считал, что должен был это сказать?
Я, например, знала одного журналиста в окружении Коли Дольского, который был женат пятым браком и старался жениться на всех, с кем спал. Браков оказалось пять не потому, что именно столько у него было женщин, а потому, что у некоторых хватило ума отвечать браколюбцу отказом…
До пробуждения Валерии у меня оставалось еще полчаса, и я опять вернулась к мыслям о разыгравшейся вчера в Костромино трагедии. Что-то мне не все было здесь ясно.
Ну давай, Киреева, думай! Ты, конечно, не сыщик, и в юридическую сторону вопроса тебе не следует и соваться, но в логике-то ты всегда была сильна.
Вот, например, откуда взялись деньги у сотника Далматова? Не государство же субсидировало его дорогущую виллу за городом. И «мерседесы» для его банды… Пардон, сотни. Значит, какой-то бизнес у псевдоказаков был. И вряд ли легальный.
А все этот противный Михайловский! Он как-то обмолвился про падение Далматова, а рассказать все не соберется: то по делам убежит, то заснет…
В любом случае в глазах общественности Далматов не хотел выглядеть преступником. Тогда его организация получила бы репутацию бандитской, и он со своей сотней мог лишиться государственной «крыши» как представитель возрожденного казачества. Он просто обязан был прикидываться законопослушным гражданином…
Ох, и накрутила же я! Можно подумать, в маленьком Костромино буквально бандит сидит на бандите!
Я все-таки за завтраком успела спросить Федора, известно ли уже ему, кто в милиции информировал о происходящем сотника Далматова.
— Да что там знать! Особого расследования и проводить не пришлось. Этот сержант вдруг начал красиво жить. Купил импортную тачку, дом стал строить…
— А вы уже знаете, кто был тот молодой человек, которого костроминская молва посчитала любовником тети Липы?
— Успел сбежать, стервец! Этот выродок его как раз и предупредил. Никуда он не денется, найдем!
Вот и все, что он мне пробурчал весьма неохотно и невнятно, потому что не мог оторваться от ужина.
Так и в будущем на все вопросы о его работе он скорее всего будет только мычать…
Постойте, а листок? Что за листок был у тетки в шубе? Федор что-то о нем пробурчал, а толком так и не объяснил. Опять пытается отложить рассказ на потом. Все-таки какое свинство! Я стараюсь, помогаю этому Михайловскому, а он до сих пор держит меня в неведении! Я ведь перед сном его спросила:
— Федя, что такое «Антитеррор»?
Он тяжело вздохнул. Не любит, видите ли, отвечать на вопросы! Пусть побудет в шкуре тех несчастных, которых он сам мучает.
— Долгая история… Буду я полночи тебе ее рассказывать! Можно подумать, больше нам заняться нечем. Давай отложим на завтра. Я приду пораньше…
Что же это за история такая, если я уже третий подход делаю, а вес взять никак не могу. То есть Федька ушел в глухой отказ. Хорошо же, я тоже ничего ему рассказывать не буду!
Никогда не говори: не буду. Потому что рассказывать пришлось. Вернее, пересказывать. И о разговоре с Бойко, и о том, как я вернулась домой, а там уже стоит контейнеровоз и грузчики ждут моих указаний.
Не рассказала я только про посещение магазина Бойко. И про те импортные тряпочки, что я там купила. Рассудила, что, в конце концов, Александр Игнатович мне не чужой. Он любил мою тетку, и вполне понятно его желание сделать мне приятное. А то, что он отнес меня к разряду почетных гостей… Почетная и есть. Я могла быть его родственницей, если бы в свое время Олимпиада Киреева снизошла к его чувствам.
Так я себя успокоила, потому что мне надоело терзаться укорами совести, клеить ярлыки и прочее. Симпатичный мужчина подарил мне кое-что из вещей… как жалко, что рядом со мной не оказалось моей верной подруги Оли. Она смогла бы подвести под его широкий жест куда более основательную базу.
Я даже уверена, что она бы сказала примерно так: «Мужчина должен быть счастлив уже от того, что женщина обратила на него благосклонный взгляд. Позволила сделать ей подарок. От этого всем приятно: и ей, и ему. Тот, кто делает подарок, вырастает в собственных глазах. То есть мужчина растет с помощью женщины. А раз так, чего косоротиться и разыгрывать из себя бесполое существо!»
Вроде мы дружим с Олькой сравнительно недолго, всего три года, а как, однако, глубоко въелась в мое сознание ее философия. Может, потому, что с ней удобнее жить?
Мимо меня в ванную проследовала Лера. Кивнула:
— Доброе утро!
— Приведешь себя в порядок, завтракать приходи, — сказала я ей вслед.
Федор опять предупредил меня, чтобы я из дома никуда не ходила.
Он думает, я захочу гулять по районному городу Ивлев и знакомиться с местными достопримечательностями? Надо будет спросить о том у Леры — что здесь можно посмотреть такого, чего нет в наших маленьких южных городах?
Или остаться необразованной в плане краеведения и провести день в квартире Михайловских?
Женщине в доме всегда найдется работа. Я стала увлеченно приводить в порядок квартиру, в которой жили близкие мне люди. Потом, когда я уеду, у них будет возможность лишний раз меня вспомнить.
Начала я с того, что стала протирать хрусталь в серванте — его было откровенно мало. Отчего я не подумала об этом, когда упаковывала в стружки — люди Бойко побеспокоились даже об этом! — теткин хрусталь. Если бы я так не торопилась, сейчас могла поставить хотя бы часть из него в этот сервант… Кажется, я теперь все время буду говорить если бы…