Наследство в глухой провинции
Шрифт:
— От тебя вопросов не дождешься. Тогда я сам… Я тебе один из магазинов оставил. В Ивлеве.
— Нет! — испуганно отшатнулась я.
Мало мне было хлопот с домом, а тут еще магазин!
— Возьми. Он чистый. Мой первый. Все до копейки я на него заработал. Шувалов поможет, с поставщиками сведет. Ты не слушай, что о нем говорят. Он мужик порядочный. Настоящий. Сейчас таких мало…
Он опять замолчал, но я ждала, понимала, что Александр Игнатович собирается с силами.
— Липа говорила… Да я и сам вижу… Ты умная, у тебя получится… Не жалко,
Я поняла, что это он так пошутил. И наверное, представил, как я буду ходить к нему, когда все будет напоминать мне о смерти соседки Лиды…
По лицу умирающего прошла судорога. Я склонилась к нему совсем близко. Он шептал:
— Иди… Трудно мне… Отца Афиногена позови.
Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Не из-за магазина, конечно, а потому, что искренне сочувствовала его неудавшейся жизни, в которой немалую роль сыграла моя погибшая родственница.
Выйдя в коридор, я взглянула на по-прежнему стоящего у двери моего сопровождающего и только теперь поняла, что мне показалось странным в его одежде. Тогда от волнения я не сразу сообразила. Мужчина был в рясе. Священник. Интересно, Бойко всегда был верующим или только на смертном одре приобщился? Наверное, всех злодеев в конце жизни тянет к покаянию.
— Александр Игнатович вас зовет, — сказала я отцу Афиногену, отдала ему халат и пошла к выходу.
Я хотела было пойти пешком, но задняя дверца стоящего у входа «форда» распахнулась, и мне пришлось волей-неволей сесть в машину. Рядом — я его сразу узнала — с Сергеем Шуваловым. Машина тронулась с места, и он протянул мне папку с документами:
— Здесь все по вашему магазину.
— Не нужно мне никакого магазина! — попыталась я откреститься.
— Это несерьезно, — сказал он. — Вы как капризная девочка. Полистайте, посмотрите. Александр Игнатович ничего не делал просто так. И был уверен, что магазин вам пригодится. Когда наружка доложила ему, что Михайловский остался у вас ночевать, он сказал: «Не знаю, как насчет дома в Костромино, а в Ивлеве, похоже, Лариса Сергеевна осядет…»
— Да как вы смеете! — возмутилась я. — Вмешиваетесь в мою личную жизнь, следите! Наружка! У вас что, шпиономания? Я свободный человек, никому ничего не должна и никому ни разу в жизни не перешла дорогу…
— Это вы так думаете, — спокойно отозвался он, словно только что я не произнесла речь по поводу нарушения прав человека.
— Вы считаете, что я заблуждаюсь?
— В нашей стране нельзя быть абсолютно свободным, — как-то грустно сказал он и добавил: — Могу уточнить: вчера, во второй половине дня, наблюдение сняли.
— И на том спасибо.
— Не за что… Вообще-то Александр Игнатович нас ругал: не наблюдение, а охрана! «Вы не должны допустить, чтобы и с Ларисой что-то случилось!..» Но видно, такие мы вот тупые солдафоны. «Наружка» говорим. У меня помощник — бывший мент, вот мы все и нахватались…
Он посмотрел на мое неприступное лицо и отчего-то вздохнул.
— Молодость безапелляционна. Вы уже все про себя решили, все о нас, бедных, знаете, не так ли?
Я на мгновение заколебалась. Ну, знаю. И не только я. Вон Федор небось не отстанет от них, пусть хоть Бойко и умрет.
Шувалов не стал больше выяснять со мной отношения, а протянул мне визитку:
— Мои телефоны. По всем вопросам, связанным с поставкой товара, можете обращаться ко мне. Я должен буду провести с вами несколько консультаций. Это указание Александра Игнатовича. Конечно, бесплатно.
— В воскресенье я возвращаюсь домой, — сказала я.
— Насовсем? — По его лицу скользнула словно гримаса: мол, говори-говори, а вернешься обратно как миленькая. — Неужели трехдюймовые глазки Федора Михайловича не зажгли огонь в вашем сердце? Напрасно, Лариса Сергеевна, вы бросаетесь таким мужчиной. Поверьте мне, как человеку, который прошел Россию от Читы до Бреста и всякого повидал, Михайловский — незаурядный человек.
— «От Москвы до Бреста нет такого места, где бы ни скитались мы в пыли!» — речитативом пропела я.
— Похоже, — кивнул он, — но я не нарочно. Так получилось.
Дух недоброжелательства в салоне машины сгустился до осязаемого, причем на первый взгляд причин для неприязни вовсе не было.
Глава семнадцатая
— А ведь вы меня не любите, — неожиданно для самой себя сказала я. — Вы невзлюбили меня с первого взгляда. Только не пойму, за что?
— Я вас невзлюбил? — изумился Шувалов. — Но с чего вы это взяли?
— Вы всегда так разговариваете со мной, будто я — какая-то недостойная женщина. Словно даже с брезгливостью. Можно было бы подумать, что это из-за связи с Михайловским, но мы с вами увиделись еще до того… До того, как Михайловский у меня остался!
Чем дольше я говорила, тем больше заводилась. Теперь я была уверена в откровенной неприязни Шувалова, и отчего-то мне это было небезразлично. У меня в жизни еще не случалось такого, чтобы мужчина относился ко мне с явной неприязнью. Что он обо мне думает? Что я ему плохого сделала? Разве Федор женат? Или я замужем?
В общем, неожиданно для себя я заплакала. Зарыдала. И мне самой это казалось совершенно необъяснимым. Я рыдала так горько, что Шувалов, кажется, испугался.
— Лариса Сергеевна! Лариса! Лара! Возьмите себя в руки, нельзя же так!
— Вам можно, а мне нельзя?
— И мне нельзя, — грустно сказал он и, остановив машину, протянул мне носовой платок.
— Не надо, у меня есть, — всхлипнула я, но платок взяла.
— Подумать только, я старше вас на двенадцать лет. Это целое поколение. Я умею пользоваться компьютером и мог бы купить себе самый навороченный ноутбук, но по привычке пишу в блокноте шариковой ручкой. Военным уже давно разрешены разводы, но я живу с женой… В общем, с женщиной, которая… Бог снизошел к моей глупости, и не дал нам детей…