Насмешка
Шрифт:
— Лекарь велел не трогать ласса.
— Господин будет недоволен. Мужчина в замке расстроит его.
— Госпожа велела сообщать, ежели что-то произойдет.
— Без твоей госпожи разберемся. Господин оставил меня присматривать за замком. Забирайте ласса.
— Я доложу госпоже.
— Что здесь происходит? — гневно вопросила Лиаль, разглядывая черноволосую женщину в платье из добротной ткани.
Лаисса Ренваль спустилась с последней ступеньки, уже не спуская испытующего взгляда с женщины. Та расправила плечи, но взгляд отвела в сторону. Глаза госпожи сузились, она поняла, кто стоит перед ней, и гнев всколыхнулся с новой силой.
— Это его наложница? — спросила Лиаль у служанки, та кивнула и опасливо отошла. Лаисса Ренваль вздернула подбородок, вновь окидывая высокомерным взглядом любовницу своего мужа. — Что ты здесь делаешь и как посмела нарушить запрет не показываться мне на глаза? — ледяным тоном спросила женщину госпожа.
Женщина отступила, но вновь расправила плечи и с вызовом взглянула на лаиссу.
— Этот мужчина не может остаться в замке господина, — произнесла она. — Господину это не понравится.
— И куда, по-твоему, должен исчезнуть раненый благородный ласс? — Лиаль наступала на женщину, прожигая ее взглядом.
— Его отвезут в деревню…
— Где он сгниет в каком-нибудь сарае, ежели не умрет еще в дороге? — лаисса Ренваль не отпускала взгляда наложницы.
— Господин не одобрит, — упрямо повторила та. — И уж коли господин посчитал меня достойной присматривать в его отсутствие за замком, то…
— Господин велел тебе не показываться мне на глаза, но этот приказ ты не спешишь выполнить! — Лиаль подступила к женщине вплотную. — Я спрашиваю еще раз, как смела наложница явиться пред очи благородной лаиссы?
Женщина не выдержала и отшатнулась.
— Я не являлась пред ваши очи, это вы спустились вниз, — воскликнула она и вновь была вынуждена отступить, прижимаясь спиной к стене.
— Ты смеешь указывать мне, где я должна находиться?! — гневно воскликнула Лиаль, не оставляя женщине свободного пространства. — Ты всего лишь наложница, которая сегодня греет постель ласса, а завтра чистит навоз в свинарнике, и ты осмеливаешься указывать мне — благородной лаиссе и супруге высокородного ласса, где ей должно находиться, когда будущая свинарка заходит на ее половину. Так?!
— Нет! — выкрикнула наложница, вырываясь из капкана Лиаль. Она отбежала в сторону и крикнула стражникам. — Забирайте ласса! Я говорю от имени господина!
Стражники неуверенно посмотрели на лаиссу и двинулись в сторону комнаты, где лежал раненый.
— Стоять! — голос Лиаль прозвучал неожиданно громко и властно. — Прочь, псы! Вы зашли на половину вашей госпожи посреди ночи! Как смели вы нарушить мой покой?!
Стражи остановились, окончательно растерявшись. Но тут вновь ожила наложница. Она шагнула вперед и с достоинством произнесла:
— Ласс покинет пределы замка Ренваль. Мужчина не может остаться на половине супруги ласса Ренваля. Я хранитель чести господина…
Издевательский хохот Лиаль заставил наложницу замолчать. Девушка оборвала саму себя и воскликнула:
— Коли честь господина хранит шлюха, то мне заботится уже не о чем. Прочь, сволота! — Ледяным тоном закончила лаисса, оборачиваясь к своей страже. — Уберите ее, и более на мою половину не пускайте.
Наложница вспыхнула, огляделась, отыскивая поддержку в глазах остальной прислуги, но воины, пришедшие с ней, уже направились к двери, а стража благородной лаиссы недвусмысленно подступила к женщине.
— Господин будет недоволен! — выкрикнула она. — Я заботилась и о вас!
— Убирайся! — рявкнула лаисса и, дождавшись, когда двери за незваными гостями закроются, передернула плечами. — Какова наглость.
После развернулась и посмотрела на дверь, за которой лежал раненый незнакомец. Немного поколебавшись, Лиаль направилась в сторону комнаты.
— Только посмотрю, не потревожил ли несчастного крик, — скорей, для себя, чем для прислуги, пробормотала лаисса.
Уже у двери, она обернулась, встретилась со взглядом служанки, но нахмурилась, ругая себя за неуверенность, и вошла, оставив дверь открытой, чтобы никому не взбрело в голову сказать, что лаисса Ренваль уединилась с посторонним мужчиной. Лиа приблизилась к узкому ложу, на котором метался раненый. Его волосы, казались сейчас почти черными из-за сумрака и пота, в изобилии покрывавшего лицо и тело мужчины. Он бредил, но слов Лиаль не удалось разобрать.
Девушка взяла тряпку, смочила ее в тазу с холодной водой и осторожно промокнула лицо и шею раненого. Неожиданно рука его взметнулась, перехватывая запястье лаиссы, глаза, затянутые поволокой горячки, открылись и взглянули на Лиаль.
— Посланник Святых, — произнес он и вновь провалился в забытье.
Мужские пальцы соскользнули, отпуская руку лаиссы Ренваль, и она поспешила отойти. Кликнув служанку, девушка велела ей присматривать за незнакомцем. Девушка уже было собралась выйти, но обернулась и увидела, как служанка откидывает покрывало, обнажая торс мужчины. Лиаль хотела отвернуться, испытывая смущение и стыд, но блеск медальона привлек ее. Девушка вновь приблизилась и склонилась ниже, осторожно взяв в руки золотой кругляшок, висевший на втором шнурке, на первом, как и положено находился оберег.
Лиаль с интересом рассмотрела чеканного орла, распростершего крылья, задумалась, но так и не смогла вспомнить ничего подобного в геральдике Валимара. Что могла обозначать птица на медальоне благородного ласса, девушка так и не поняла. Она осторожно выпустила из рук золотой кругляш, но задумалась, что на него может польститься кто-нибудь из слуг, и велела:
— Приподними ему голову.
Затем стянула медальон с раненого и на удивленный взгляд служанки пояснила:
— Верну, когда очнется.
Женщина кивнула и снова занялась лассом. Лиаль в последний раз взглянула на него, отмечая, что мужчина молод. Старше нее, но гораздо моложе ласса Ренваля. Об остальном судить было сложно, сейчас, по крайней мере. Единственное, что нового узнала о незнакомце Лиа, это то, что у него зеленые глаза.
Оставив раненого на попечение служанки, лаисса, наконец, удалилась. Она поднялась к себе и вернулась в кресло у камина. Девушка разжала кулак, желая снова рассмотреть медальон, но вошла еще одна служанка, и лаисса спрятала кругляш. Она сама не могла объяснить, почему скрыла то, о чем и так узнает прислуга из уст женщины, оставшейся с раненым. Наверное, просто не хотелось, чтобы челядь обсуждала ее интерес к вещам незнакомца, перенося его, не дай Святые, на хозяина золотой безделушки.