Наставники Лавкрафта (сборник)
Шрифт:
Такая прозорливость, наверно, казалась ужасной, но очаровательные объекты моих наблюдений, слаженно двигаясь туда-сюда, дали моей соратнице некую точку опоры; я почувствовала, что Гроуз старается на ней удержаться, потому что, не реагируя на мои страстные речи, не сводила глаз с детей.
– И что же это за другое?
– Это те же самые вещи, которые мне нравились, восхищали – и все же, в глубине души, как я лишь теперь понимаю, озадачивали и тревожили меня. Их неземная красота, их абсолютно сверхчеловеческая прелесть. Все это – игра,
– Чье? Этих милых малышей?..
– Для вас они все еще прелестные крошки? Да, как ни безумно это звучит!
Рассуждая вслух, я вдруг смогла уловить все связи и объединить разрозненные фрагменты в цельную картину.
– Они не были хорошими – они просто были не здесь. С ними было легко жить, потому что у них есть своя, отдельная жизнь. Они не мои, не наши. Они принадлежат нежити!
– Квинту и той женщине?
– Квинту и той женщине. И те хотят их забрать.
О, как же внимательно вгляделась теперь бедняжка Гроуз в гуляющих детей!
– Но зачем им это?
– Затем, что им дорого все то зло, которое эти двое вложили в души детей, пока были живы. И возвращаются они затем, чтобы еще крепче ухватить добычу, продолжить свои демонические труды.
– Батюшки! – прошептала экономка. Это простонародное восклицание означало, что мои доказательства приняты – она поняла, что случилось раньше, в темные дни, – а те дни были даже хуже нынешних! Не могло быть лучшего оправдания для меня, чем ее согласие с моим представлением о том, до каких глубин низости могла дойти наша парочка подлецов. Опыт и память, очевидно, заставили Гроуз признать:
– Они точно были негодниками! Но что же они могут сделать теперь?
– Что сделать? – вскрикнула я так громко, что Майлс и Флора на минутку остановились и издали поглядели на нас. – Разве мало делают они сейчас? – добавила я, понизив голос, а дети кивнули нам, улыбнулись и, послав нам воздушные поцелуи, возобновили демонстративную прогулку. Понаблюдав за ними, я договорила: – Они могут уничтожить детей!
Теперь уж моя соратница повернулась ко мне, и невысказанный вопрос в ее глазах заставил меня уточнить:
– Они пока не знают, как это сделать, но очень стараются. Они показываются как бы вдали и вверху, в странных местах, на высоте – на крыше башни или дома, с наружной стороны окон, на дальнем краю водоемов; но в этом кроется их общий умысел – все четверо стремятся сократить расстояние и преодолеть препятствия; и успех искусителей – лишь вопрос времени. Им нужно только и впредь внушать детям тягу к опасности.
– Чтобы приманить деток?
– И чтобы те погибли, пытаясь дотянуться до них! – Миссис Гроуз медленно поднялась со скамьи, и я успокоительно добавила: – Если, конечно, мы им не помешаем!
Стоя передо мной (я по-прежнему сидела), экономка явно пыталась найти решение. Ее взгляд блуждал где-то вдалеке,
– Этому должен помешать их дядя. Он должен забрать деток отсюда.
– И кто же предложит ему заняться
Обернувшись, она одарила меня глупой идеей:
– Вы, мисс.
– Написать ему, что его дом отравлен злом, а его маленькие племянник и племянница обезумели?
– Но если так и есть, мисс?
– И если я тоже не в своем уме, это вы подразумеваете? Он будет в восторге, получив такое известие от гувернантки, которой было настрого велено его не беспокоить!
Гроуз опять задумалась, следя взглядом за детьми.
– Да, беспокойства он не терпит. Наверно, поэтому…
– Негодяи так долго водили его за нос? Несомненно, хотя это было возможно лишь при крайнем его равнодушии. Так или иначе, я не злодейка и не намерена обманывать его.
Вместо ответа моя подруга снова села рядом со мной и сжала мою руку.
– Тогда убедите его приехать к вам!
– Ко мне? – я уставилась на нее, внезапно испугавшись, что она может натворить. – Хозяина?
– Ему следует прибыть сюда – он должен помочь.
Я вскочила и, наверно, показалась ей еще более странной, чем всегда.
– Вы считаете, что я могу послать ему приглашение?
Судя по выражению ее лица, она поняла свою ошибку. Женщина, даже недалекая, всегда поймет другую женщину, и ей представилось то же, что и мне: его насмешки, его шуточки, его презрение ко мне за то, что нарушила свой самоотверженный обет и прибегла к тонким уловкам, чтобы привлечь его внимание к моим жалким прелестям. Гроуз не знала, никто не знал, как я гордилась тем, что служу ему и не нарушаю условий; однако она учла, я думаю, всю серьезность моего предупреждения.
– Если вы настолько потеряете голову, что напишете хозяину вместо меня…
– Да, мисс? – испуганно пролепетала она.
– Я немедленно брошу и его, и вас.
Было нетрудно присоединиться к детям, но общаться с ними становилось задачей все более сложной, препятствия множились и требовали от меня чрезмерных усилий. Так продолжалось в течение месяца; в нашей песне возникали новые ноты, и одна из них звучала все пронзительнее – нота иронического умолчания со стороны учеников. Я была уверена тогда, да и сейчас, что это не было игрой моего инфернального воображения: по разным признакам я замечала, что дети в курсе моего затруднительного положения, и это надолго сделало несносным мое существование.
Дело было не в том, что они лукавили, издевались или устраивали вульгарные выходки – эта опасность им не грозила; с другой стороны, объем неназываемого и неприкасаемого разрастался, заслоняя все остальное, и такое обширное умолчание нельзя было бы успешно поддерживать без некоего молчаливого соглашения. Получалось так, что мы то и дело внезапно натыкались на камни, требовавшие остановиться и свернуть с дорожки, ведущей в тупик, и, переглянувшись, мы закрывали, стараясь не хлопать – хотя хлопок обычно выходил громче, чем нам хотелось бы, – теми дверями, которые неосторожно приоткрыли.