Настенька
Шрифт:
– Господь всемогущий! Машенька! Жива! – раздался совсем рядом отчаянный крик обезумевшей матери.
– Ты как? – склонился надо мной кто-то, чей голос был смутно знаком. Глаза слезились от дыма, и силуэты людей сейчас казались мне размытыми пятнами.
– Настя! Настенька! – а вот голос Матрёны я смогла бы узнать из тысячи, - Вот ведь девка бедовая! – сокрушалась подруга, - Напугала-то как всех!
– Это ж надо! – кто-то удивленно ойкнул рядом, - Как на ней одёжа-то погорела. А сама чистая осталась, ни ожога, ни пятнышка!
Люди стали испуганно перешептываться,
Проморгавшись, я устало посмотрела на жарко полыхающий дом, который теперь мало напоминал жилое строение. Что-то внутри захрустело и обвалилось, взметнув в темное небо столб ярких искр. Зрелище было устрашающее и завораживающее одновременно. Где-то рядом активно суетились люди, кто-то кричал, кто-то бегал, кто-то кого-то окрикивал и ругал. А за их спинами бушевало пламя, ревя и беснуясь, пожирая без остатка стены и всё то, что осталось от мирного уютного жилища.
***
Уставшая и вымотанная происшествиями прошедшего дня и ночи я отсыпалась до полудня, пока ко мне в избу не ввалилась испуганная Лиза Морозова.
– Беда, Настя! – запыхавшись проговорила девушка, зачерпывая воду из кадушки и жадно её глотая прямо из ковша, - Беда! Соня Радова снова пропала!
– Что? Как пропала? – удивлённо уставилась я на подругу.
– А вот так, - развела она руками, - Со вчерашнего дня её никто не видывал. Степан сказывает, что вечером она воротилась вся в саже и копоти, за что и получила от матери. А затем ночью в Мокром пожар приключился, почитай всё село тушить пошло, дома только дети остались. Радовы божатся, что Сонька дома была, когда они в Мокрое уходили. А сегодня утром глядь, её и след простыл. Уж вечереет, а её всё нет.
– Странно, - проговорила я задумчиво.
– Мы с сестрами в рощу сейчас искать её пойдем. Ты с нами?
– Конечно, - тут же согласилась я.
Но как и вчера, долго искать Софью не понадобилось. Пропажа вновь объявилась сама под вечер, странно молчаливая, какая-то отрешенная, грязная. Разговорить её снова не получилось. Девочка замыкалась и отворачивалась.
А ночью, я снова проснулась от крика своего домового:
– Проснись, хозяйка!
– А? Что? – встрепенулась я, - Что случилось, Казимир?
– Беда, Топлая горит. На колокольне снова набат бьют, слышишь?
Меня накрыло чувство дежавю, но в растерянности я стояла не долго, а уже в следующую секунду, я быстро собиралась в дорогу. Откидывая прочь сарафан, я натянула брюки из тонкой мягкой шерсти, схожей с трикотаж, поверх сорочки надела плотную льняную рубаху, и подпоясала всё это широким кожаным поясом, к которому прицепила поясную сумку.
Всё повторилось в точности, как и в прошлую ночь, с разницей лишь в том, что телеги шли не в Грязное, а деревушку Топлую, что соседствовала с нашим селом, и была вдвое меньше размером. И сегодня Данилу я видела лишь издали. На сей раз подходить и останавливать меня мужчина не стал, видимо уяснив себе, что это теперь не его дело.
Стараясь не думать об этом, я вновь, как и вчера примостилась на телеге Колобовых. Иван и Никита лишь кивнули мне в знак приветствия и одобрения.
Во время пути меня никак не отпускала мысль о том, что уже вторую ночь продолжаются пожары. Сначала в Грязном, теперь в Топлой. Это было странно и очень подозрительно.
Но размышлять об этом дольше мне не представилось возможным, так как работы и на этот раз было много. Пострадавших на пожарах оказалась не меньше, чем вчера, поэтому моя помощь оказалась весьма кстати. Слава богам, что сегодня не пришлось лезть в пламя и кого-нибудь спасать, обошлось. Но как и вчера, после того как выгорело несколько дворов с одной стороны деревни, каким-то странным образом загорелось два двора с противоположной.
– Чертовщина какая-то, - судорожно перекрестился Никита Колобов, глядя, как два крайних дома догорают до тла.
– Чертовщина, говоришь? – подозрительно посмотрела я на пепелища по другую сторону деревни. И тут мне в голову закралась одна мысль.
До своего села доехали молча. Меня любезно довезли до дома, Никита аккуратно снял меня усталую с телеги и развернул повозку в центр села.
Сделав вид, что направляюсь к дому, я развернулась и припустила в огород, незаметно передвигаясь вдоль улицы по задам усадов.
Нужный дом я обнаружила сразу. Скрываясь в тени деревьев, я нырнула под разросшийся лопушок и незаметно юркнула в чужой огород. Прижавшись к шершавой стенке деревянного сарая и опустившись на колени, я принялась ждать, отчаянно борясь со сном.
Глава 38
Что меня разбудило, я так и не поняла. Очевидно, это было предчувствие или проведение, кто знает…
Вечерело, в воздухе уже ощущалась ночная прохлада, солнце медленно клонилось к горизонту, а длинные тени от деревьев и домов погружали огороды и усады в сумрак.
И только последний луч солнца погас, и светило полностью скрылось за опушкой леса, из дома по узкой тропинке, ведущей через огород, вышла она.
Из своего укрытия мне отчётливо было видно всё то, что я и все остальные не замечали ранее. Её странные дерганые движения, словно у куклы, которой управляет неумелый кукловод. Отсутствующий, даже пустой взгляд. Приоткрытый рот, словно застывший на полуслове. Но не это было главным. От неё исходило какое-то странное зеленоватое свечение, совсем слабое и еле заметное, но для меня вопиюще-кричащее об опасности.
– Твою ж, — тихо выругалась я, когда она остановилась рядом с низкой изгородью и упёрлась пустующим взглядом прямо в меня. Мурашки поползи по моей спине, а ладони неприятно вспотели.
– Здравствуй, Соня, — нарочито спокойно проговорила я, выползая из своего укрытия и поднимаясь на ноги.
Девочка не ответила, а так и продолжала стоять, уставившись в одну точку.
– Ладно, — проговорила я, медленно отступая к дому Радовых, — Ты постой здесь пока, а я сейчас вернусь.
Стараясь не выпускать этого странного ребёнка из виду, я прибавила шаг и направилась к бане Радовых.