Наталья Гончарова. Жизнь с Пушкиным и без
Шрифт:
Строганову понравился такой ответ вдовы, хорошо, что она благодарна всем помогавшим.
– Господь с вами…
За два месяца до их отъезда в Михайловское под наблюдением Никиты Козлова отправлен обоз из шести саней, везший библиотеку. Никита уверял, что постарается чуть привести в порядок и дом тоже, чтобы там можно было жить…
Михайловское не Полотняный Завод, это она поняла сразу. Дом обветшал, все покосилось, облезло, прохудилось настолько, что казалось: первым же хорошим порывом ветра снесет либо крышу, либо весь дом сразу.
Павлищев столько твердил о ценности Михайловского, Наталья Николаевна ничего в ценности земель или хозяйства не смыслила, но то, что увидела на подъезде к имению, подсказало даже ей, что не все так благополучно. Но ей были настолько безразличны дела, она ехала сама и везла детей на могилу Пушкина, а еще туда, где он был молод и счастлив. Она ехала к мужу…
В Михайловское приехали как раз в день рождения Маши, старшей дочери Пушкина исполнилось девять лет.
Но оказалось, что бывший в имении уже несколько недель Сергей Львович даже не подумал толком подготовиться к приезду большой семьи. Его не интересовало, как будут жить в обветшалом доме его внуки, словно обиженный на то, что Михайловское теперь ему не принадлежит, свекор Натальи Николаевны жил как в гостях.
Наспех привели в порядок хотя бы пару комнат, чтобы разместиться на ночь. Разобрали часть вещей. Дом мал, всего шесть комнат вместе с передней, все небольшие, неудобные, везде запустение… Но все равно как-то обустраиваться надо.
– Ничего, завтра все вымоем, переставим, разместимся. В тесноте, да не в обиде.
Сергей Львович почти обиженно поджал губы на слово «переставим», но обращать внимание на его нелепую обиду было некогда. Пока вымылись после дальней дороги, попили чаю, наступил вечер. Уставшие дети заснули безо всяких уговоров, да и взрослые тоже…
Завтра, все завтра…
Теперь она очень часто вспоминала пушкинские строки. За вчерашними хлопотами по приезде, обустройством и празднованием, пусть и скромным, девятого дня рождения Маши Наталья Николаевна не успела осмотреться, заметила только, что дом стоит удачно, над речкой на горе, откуда виды открываются красивейшие…
А поутру, пока дети спали, вышла на эти виды посмотреть. Она понимала, что спокойные минуты в Михайловском выдадутся не скоро: четверо детей, заботы о том, чтобы наладить хозяйство, которого, по сути, не было вообще, здесь давно жили наездами, холостой Пушкин не в счет, а потом службы организованы кое-как, а что и вовсе никак…
Но это все потом, чуть позже, сейчас ей хотелось постоять подле дома, как стоял Пушкин, посмотреть вдаль, как когда-то смотрел он…
Внизу текла Сороть, тихая, а в тумане и вовсе неслышная и невидная… По ту сторону реки на низком берегу на поляне паслись лошади. Их ноги прятались в молочной пелене, и казалось, лошади плывут над туманом.
Азя подошла тихо, почти неслышно, встала рядом…
Господский дом уединенный,Горой от ветров огражденный,Стоял над речкою…Азя знала все стихотворные строчки, написанные ее гениальным
– Ты помнишь? Я не знала, что его стихи помнишь…
– Отчего? Оттого, что я никогда их не читаю вслух?
– А почему ты никогда не читаешь?
– Пушкин однажды пресек. Я попыталась, он сказал, что не так, чтоб перестала…
– Ты хорошо читаешь.
– Это только для себя. И правда, посмотри, как красиво. «Приют спокойствия, трудов и вдохновенья…». Остаться бы здесь жить…
– Где? Дом старый, того и гляди развалится. Здесь зимой небось сугробы в комнатах и иней по стенам…
Наталья Николаевна рассмеялась:
– Ну вот, все очарование разрушила! А мы дом отремонтируем и будем зимой сидеть перед самоваром, слушать вой вьюги и пить чай с вареньем из крыжовника.
Она ожидала, что Азя возразит, мол, здесь нет крыжовника, тогда можно сказать, что посадят… Но сестра сказала иначе, как она сама когда-то:
– И вой волков. С ума сошла? Машке девять, Сашке почти восемь, Грише шесть, Таше и то пять скоро. Их учить пора, им Петербург подавай, а не твое Михайловское.
Наталья Николаевна вздохнула, сестра права, запереть детей в деревне, да еще и такой – оторванной от всех, она не могла, им и правда нужен Петербург. Но, кроме детей, была еще Азя, ей и вовсе осесть здесь, значит остаться старой девой… Хотя и в Петербурге тоже. Азе скоро тридцать, красоты нет, приданого нет, надежды никакой, возиться с племянниками тошно, как бы она их ни любила. Азе тоже нужен Петербург, а тетка после смерти Пушкина словно сдала, хотя и перевезла их обратно в город, но выходила все реже, у нее жить невозможно, у второй тетки Софьи Ивановны тоже никак…
От всех этих мыслей очарование тихого утра пропало, Наталья Николаевна тряхнула головой, окончательно избавляясь от грустных мыслей:
– Пойдем в дом, скоро дети проснутся, надо думать, чем их кормить и что есть самим.
Она подхватила сестру за талию, чтобы увлечь за собой, но та чуть воспротивилась. И снова Наталью Николаевну обожгло: ну что же она все время вовлекает Азю в заботы о своем потомстве, словно подчеркивая и ее ответственность за детей! Отпустила руку.
– Знаешь что, постой здесь, а я распоряжусь о завтраке и сделаю для вас всех сюрприз!
Завтрак удался на славу: из деревни принесли сметану, молоко, яйца, сыр… вкусно пахло свежим хлебом, было весело и неожиданно легко.
Сад действительно был огромным и страшно запущенным. Сестры смеялись: не во времена ли Абрама Петровича Ганнибала его сажали? Оказалось, немного позже, при Петре Абрамовиче. Но росли в нем только яблони, других фруктов не нашлось. Наталья Николаевна вздохнула: придется просить брата, чтобы варенья наварили в Заводе. Просить ни о чем не хотелось, но деваться некуда…