Наталья Гундарева
Шрифт:
Я слепо однажды приняла на веру его веру. Я была только глиной в руках Мастера...
В спектаклях он отстаивал, иногда наивно, простодушно, но всегда страстно, яростно, такие понятия, как «добродетель», «страх», «возмездие». Может быть, он не был истинно верующим, как и многие из нас, родившихся в атеистических семьях, но очень к этому стремился, хотел, жаждал этого. Он знал, что рано или поздно за все приходится платить. Он не выносил безверия, безнадежности, беспросветности и в спектаклях категорически отрицал это. Давал понять зрителям, что только через надежду, свет мы можем очиститься. Только веруя и надеясь, видя луч света впереди, можно и необходимо идти, спотыкаясь, не разбирая дороги, падая, но обязательно идти вперед, чтобы оставаться человеком. В такой Театр Гончаров
Ни у Андрея Александровича, ни у Натальи Георгиевны уже ничего не уточнить, не спросить. Но не могу отделаться от ощущения: когда она писала эти строки, вспоминала о «Леди Макбет Мценского уезда»...
«Для меня очень важно, чтобы в сценарии ли, в пьесе ли боролся, страдал, ошибался, радовался живой человек, настолько живой, что, кажется, полосни по строке – кровь проступит, – говорила Наталья Гундарева в одном из интервью. – Человек, а не персонификация какой-то, пусть даже очень верной актерской идеи... За настоящей драматургией всегда стоит... огромная личная выстраданность писателя. Я чувствую боль Лескова, играя Катерину Измайлову в „Леди Макбет Мценского уезда“. Катя вольной родилась, для счастья, а живет едва ли не рабыней в купеческом доме – так я ощущаю ярость лесковскую оттого, что такая ей выпала доля, и заряжаюсь авторской яростью. Я с головой погружаюсь в трагедию Катерины – трагедию цельной души, расколотой муками совести и униженной жизнью, затхлой и жуткой „расейской“ действительностью».
А в другом, более позднем по времени интервью развивала и конкретизировала тему: «Бывает: ты словно вся наэлектризована, в движении весь твой духовный опыт, все прочитанное, пережитое, услышанное, а не складывается образ – и все тут! Так было с Катериной из „Леди Макбет Мценского уезда“, покуда не явился образ полета. Я увидела вдруг Катю с широко раскинутыми руками-крыльями – так шла она на все: на горькое свое счастье, на убийство, на каторгу – и отступила роль и проступило лицо человека. Но и счастливо пришедший жест, музыкальный ритм, интонация всего лишь первотолчок, все тысячу раз потом уточняется, шлифуется...»
Как странно – в этих словах актриса абсолютно точно выразила зрительское ощущение. Перед нами, заполнявшими зрительный зал, внезапно «отступала роль и проступало лицо человека» в тот момент, почти сразу после начала спектакля, когда Катерина Львовна, сонно-ленивым взглядом оглядывающая из окошка двор, внезапно увидела Сергея – красивого, статного, нагловатого, и что-то вдруг ударило в задремавшее сердце, и посыпались из руки со стуком семечки, которые она привычно лузгала. И забылось, что мы смотрим спектакль по русской прозе XIX века, по классике, потому что перед нами была страшная судьба живой женщины, без вины виноватой, ставшей убийцей во имя своей любви и погибшей от своей преступной любви. Страсть, которой была охвачена Катерина Львовна, была не только преступной – она была в первую очередь сжигающей, истребительной и, в конце концов, самоистребительной. Такой, какой только и может быть стихия – до поры до времени дремлющая, но однажды просыпающаяся и постепенно набирающая силу и размах. Подобно вулкану, тайфуну, торнадо...
Именно так, как только-только еще пробуждающийся вулкан, идет Катерина Львовна на первое убийство, отравление свекра Бориса Тимофеевича. Невозможно забыть, как брала она миску с грибами, сыпала в нее крысиный яд, делала несколько шагов к лестнице... останавливалась... поднималась на первые ступеньки... замирала... в глазах плескался ужас от задуманного и – неизбежность поступка, потому что только в отравлении Бориса Тимофеевича виделось ей будущее ее великой страсти... снова поднималась на несколько ступенек... снова на миг останавливалась и... словно стряхнув с себя остатки всех сомнений, шла по галерее в комнату свекра, подняв голову и держа на вытянутых руках миску с отравой!
И
Этой фразой как бы предопределялись следующие преступления – убийство мужа, Зиновия Борисовича, убийство малолетнего племянника Феди Лямина (хотя в этом эпизоде Андрей Александрович Гончаров сознательно сместил акцент – убивает Сергей, а Катерина Львовна всеми силами пытается воспрепятствовать преступлению). И обрывалось ощущение полета – он оказался слишком коротким...
Наталья Гундарева выкладывалась в этой роли настолько, что и на поклон выходила с побледневшим, мертвым лицом, словно никак не могла вернуться в свою жизнь после спектакля. Эти часы, проведенные на сцене, без преувеличения, уносили часть ее жизни. Хотя... прислушаемся к словам актрисы:
«Тринадцать лет я играла в спектакле „Леди Макбет Мценского уезда“ (по Лескову). Для меня это была большая роль, трагическая, драматическая... И за три дня до спектакля у меня портилось настроение, потому что я не знала, донесу ли? Дело в том, что мы, актеры, очень зависим от своей профессии, которая позволяет поставить душу на автопилот, включить его и сыграть в очередной раз. И я буду плакать, ведь я уже умею плакать, буду переживать, страдать, если надо... Но мне не нравятся такие спектакли. Люблю, когда у меня душа с Богом разговаривает. И боюсь, вдруг в этот день Он не захочет со мной говорить. Вдруг Он в этот день отвернется, потому что у Него много дел, кроме моих, и очень много людей, которым Он должен помочь в первую очередь. Все это мучает и тяготит.
В таком состоянии перед спектаклем выходила на сцену (в «Леди Макбет...» был такой суперзанавес, и мы все там заряжались), вставала на колени и складывала руки как бы в мольбе. Слушала, как за занавесом о чем-то своем разговаривают люди. А я сидела и лишь об одном думала: «Господи! Ну помоги мне! Не для себя прошу, а для тех, кто сегодня пришел!» Когда спектакль заканчивался, думала: «У-у, я бы сейчас еще один сыграла», потому что мне становилось хорошо».
А спустя годы Наталья Гундарева рассказывала, что очень любила эту роль, несмотря на то, что «она, без преувеличения, укорачивала мою жизнь. Потому что прожить такую нестерпимую любовь в течение трех с половиной часов с той наполненностью, о какой мечтал, создавая спектакль, режиссер Андрей Гончаров, было практически невозможно. Я боялась этих спектаклей».
На гастролях в Германии афиша была составлена таким образом, что спектакль «Леди Макбет Мценского уезда» шел четыре дня подряд. Можно только представить себе состояние актрисы, вынужденной на протяжении нескольких вечеров переживать все то, что переживала она на сцене. Гундарева рассказывала позже, что после одного из спектаклей с ужасом почувствовала: она оглохла. Все звуки долетали до нее, словно через плотный слой ваты, – сказалось немыслимое напряжение. Лишь спустя какое-то время слух восстановился...
Когда Гундарева играла премьерные спектакли «Леди Макбет Мценского уезда», она была еще очень молодой актрисой, проработавшей в театре всего лишь восемь лет. Да, она уже успела много сыграть и на сцене, и на экране, воплотить самые разные характеры, но роли, равной Катерине Измайловой, у нее еще не было – по своему психологическому состоянию, по эмоциональному настрою подобная роль как бы изначально предназначена для очень опытной не только творчески, но и житейски, и личностно актрисы. И здесь неизбежно возникают «ножницы»: ведь Измайлова еще очень молода, ее поступки и даже преступления продиктованы отчаянными порывами к свободной любви, именно молодостью души, какой-то особенной юной бесшабашностью вызванные. И в этом-то и сказалась рискованность режиссерского хода. Андрей Александрович Гончаров доверился Наталье Гундаревой, а она доверилась ему.