Наулака - История о Западе и Востоке
Шрифт:
Впрочем, - добавляла она искренне, - я, разумеется, хочу, чтобы отец был избран в Законодательное собрание, и не хочу, чтобы выбрали вас, потому что если победите вы, то он проиграет. И все же я не хочу мешать вам в этом.
– Не беспокойтесь, пожалуйста, об избрании вашего отца, моя милая! воскликнул Тарвин.
– Если это единственное, что заставляет вас бодрствовать по ночам, то можете спать спокойно до тех пор, пока в город не прибудет компания "Три К". Этой осенью я сам поеду в Денвер, и лучше подумайте о том, чтобы поехать туда вместе со мною. Ну, давайте! Как вы смотрите на то, чтобы стать женой спикера и жить на Капитолийском холме?
Он настолько нравился ей, что она почти верила его привычным заявлениям о том, что успех или неуспех задуманного им предприятия зависит всего лишь от того, хочет ли он этого всерьез или нет.
– Ник!
– воскликнула она, смеясь.
– Вы не станете спикером!
– В голосе ее тем не менее слышалось сомнение.
– Если бы я только знал, что эта идея вам придется по вкусу я бы сделался и губернатором. Дайте мне хоть каплю надежды, и вы увидите, на что я способен!
– Нет, нет!
– сказала она, качая головою.
– Моими губернаторами будут раджи, и живут они далеко отсюда.
– Но послушайте, Индия всего лишь в два раза меньше Соединенных Штатов по территории. В какой штат вы едете?
– В какой... штат?
– переспросила она.
– Ну, район, город, округ, квартал? Адрес почтовый у вас какой?
– Ратор, провинция Гокрал Ситарун, Раджпутана, Индия.
– Вот так, значит, - произнес он с отчаянием.
Во всем этом была жуткая определенность: он уже почти поверил в то, что она уезжает. Он словно воочию видел, как она уплывает из его жизни в ту страну, что расположена на краю света и название которой заимствовано из арабских сказок. Должно быть, и населена-то эта страна одними сказочными персонажами.
– Кейт, это безумие! Я не позволю вам даже и попробовать похить в этой языческой колдовской стране. Что общего у нее с нашим Топазом, Кейт? Что общего у этой страны с вашим домом? Говорю вам, этого делать нельзя. Пусть они сами лечатся. Оставьте их на собственное попечение! Или предоставьте их мне! Я сам поеду туда, превращу в деньги их языческие бриллианты и организую там корпус медицинской службы по плану, составленному вами. Потом мы поженимся, и я повезу вас туда посмотреть на результаты моих усилий. Я добьюсь в этом деле успеха, обещаю вам! И не говорите мне, что они, дескать, бедные. Всего одно ожерелье даст нам столько денег, что их хватит на целую армию медсестер! Если тогда, в церкви, несколько дней назад, ваш миссионер говорил правду, то этих денег с лихвой хватит на то, чтобы покрыть национальный долг. Алмазы величиной с куриное яйцо, россыпи жемчужин, нити сапфиров толщиной в руку и изумрудов столько, что считать устанешь, - и всем этим они украшают шею идола или держат в храме под замком, а потом зовут к себе порядочных белых девушек - приезжайте и помогите нам, вылечите нас! Такие штуки я называю просто мошенничеством.
– Как будто им можно помочь деньгами! Разве в этом дело! В деньгах нет ни сострадания, ни доброты, ни милосердия, Ник! Принести пользу можно, только если жертвуешь собой!
– Ну ладно. Согласен. Тогда пожертвуйте и мной. Я поеду с вами, сказал он, переходя на спасительный шутливый тон.
Она засмеялась в ответ, но вдруг остановилась.
– Вам нельзя ехать в Индию, Ник. Вы не поедете! Не вздумайте следовать за мной! Я вам этого не позволю!
– Ну что же, если мне достанется место раджи, то я не могу вам этого обещать. Сдается мне, что на этом можно заработать.
– Нет, Ник, они не сделают раджой американца.
Странное дело: мужчины, для которых жизнь - это просто шутка, тяготеют к женщинам, воспринимающим все серьезно, как молитву, и именно такие женщины приносят им покой.
– Так, может быть, американец сгодится на то, чтобы стать у раджи управляющим, - спокойно ответил Тарвин, - а работенка эта не пыльная и прибыльная. Я думаю, что быть раджой - занятие сверхопасное.
– Как это?
– Страховые компании берут с них двойную сумму. Ни одна из моих компаний не пошла бы на такой риск. И все же, - добавил он задумчиво, визирь бы им, наверное, понадобился, а? Это ведь тоже из арабских сказок, да?
– Так или иначе, Ник, но вы туда не едете, - ответила она со всей определенностью.
– Вы должны остаться в стороне. Запомните это.
Тарвин неожиданно встал.
– Спокойной вам ночи! Очень спокойной!
– воскликнул он
Он быстро собрался, словно горя нетерпением поскорее уйти, и прощальным жестом, исполненным несогласия, удержал ее на расстоянии. Она прошла за ним в прихожую, где он мрачно снял с вешалки свою шляпу и даже не позволил проводить себя и помочь надеть пальто.
Никому еще не удавалось успешно вести предвыборную кампанию и одновременно добиваться от любимой девушки взаимности. Может быть, именно эта мысль заставила Шериффа с благосклонностью относиться к ухаживаниям Ника за его дочерью. Тарвин всегда проявлял интерес к Кейт, но никогда раньше он не проводил с ней столько времени, никогда не был так настойчив и последователен. Шерифф ездил по округу, встречаясь с избирателями, редко бывал дома, но, появляясь время от времени в Топазе, улыбался со свойственной ему флегматичностью, видя, чем занят его соперник. Однако, предвкушая легкую победу над ним на большом избирательном митинге в Кэнон-Сити, где должны были произойти публичные дебаты кандидатов, он, вероятно, слишком понадеялся на то, что молодому человеку было в последнее время не до политики. Честолюбие Тарвина, воспитанное привычкой к успеху, было подогрето сознанием того, что он не вполне честен по отношению к своей партии, и это вызывало в нем раздражение. А мрачные предсказания и намеки Кейт раззадорили и разозлили его еще больше - что и говорить, Кейт подлила масла в огонь.
Митинг в Кэнон-Сити назначили на вечер следующего, после описанного разговора, дня.
Поднимаясь на грузовую платформу (это была своеобразная трибуна, которую установили там, где обычно катались на роликовых коньках), Тарвин горел юношеским желанием дать всем понять, что, несмотря на то, что он влюблен, его рано сбрасывать со счетов.
Митинг начался с выступления Шериффа, а Тарвин в это время сидел сзади, беспокойно покачивая ногой.
Любой из посмотревших на него в этот момент участников собрания увидел бы худощавого, нервного, но в то же время владеющего собой человека, с выдающимся вперед подбородком и добрыми умными глазами, в которых сквозила недюжинная сила и энергия. У этого человека был большой нес, лоб, изборожденный морщинами, а волосы на висках начинали редеть, как у многих молодых людей на Западе. Он окинул быстрым проницательным взглядом толпу, к которой собирался вскоре обратиться, и по глазам его можно было заключить, что при любых обстоятельствах он найдет, что сказать и что предложить народу - а это сильнее, чем что бы то на было, привлекает к себе людей, живущих по ту сторону Миссисипи.
Слушая Шериффа, Тарвин недоумевал, как у того хватало духу излагать избирателям свои явно ошибочные взгляды по поводу серебра и тарифов, в то время как дома у него родная дочь замышляла столь безумное дело. В душе Тарвина все так тесно переплелось с образом Кейт, что когда, наконец, пришел его черед отвечать Шериффу, он с трудом удержался, чтобы не спросить, как, черт побери, можно ожидать, что политические и экономические положения, которые Шерифф собирается применить, управляя штатом, могут найти отклик у мыслящих людей, если он не может справиться с собственной семьей? Почему, о Господи, он не остановит свою дочь, зачем позволяет ей испортить вконец свою жизнь? Для чего же тогда и существует отец? Вот что он хочет услышать от Шериффа. Но эти столь ловко сформулированные замечания не были пущены в ход; взамен же Тарвин обнародовал многочисленные цифры, факты и привел весомые доводы в свою пользу.