Навь и Явь

Инош Алана

Шагая по тропинке и вдыхая летний, щемящий дух земляники, она думала: неужели, чтобы понять это, ей потребовалось столько лет и столько пустых, мелких связей, тешащих лишь тело, но не душу? Лишь помотавшись по чужим краям, начинаешь ценить свою родную землю…

Звон голосов заставил её насторожиться и притаиться за толстым стволом. Один из них она узнала, и сердце нежно ёкнуло, но Светланка была не одна, и воровка нахмурилась.

– И ты правда в один миг можешь набрать целое лукошко ягод?

– Легко!

У

поваленного через ручей дерева Светланка разговаривала с Ольхой – младшей дочерью Дивны. В свои семнадцать лет молодая кошка выглядела уже совсем взрослой – и ростом, и статью, и упругой, свежей силой: красивые длинные ноги быстро бегали, стройный стан гнулся лозой, а развитые плечи говорили о выносливости. Только сияющее юностью гладкое лицо и дурашливый, озорной блеск широко распахнутых навстречу миру глаз и выдавал её отчаянную, смешную желторотость. Короткая рубашка с богатой вышивкой весело белела под уютной, зелёной лесной сенью, алый кушак с золотыми кистями виднелся издали ярким, приметным пятном, а упругие, выпуклые икры юной белогорянки облегали чёрные сапоги, расшитые серебром и жемчугом.

– Смотри!

Светланка свернула лист лопуха, присела на корточки и зашептала что-то, ворожа пальцами, и к ней отовсюду полетели спелые ягодки. Они сами запрыгивали из шуршащей травы прямо в кулёк, а лес наполнился загадочным прохладным шёпотом; не успела Цветанка и глазом моргнуть, как от собранного ею пучка остались только стебельки.

– Ты настоящая кудесница! – восхищённо воскликнула Ольха.

Светланка поднялась на ноги и вручила ей полный кулёк земляники. Солнечные зайчики собрались золотым венком на её голове, спускавшуюся ниже пояса тёмную косу оплетали розовые колокольчики живого цветущего вьюнка, а вместо серёжек в ушах зеленели шишки дикого хмеля. Тихую, кроткую прелесть своего личика, равно как и вишнёво-карий оттенок глубоких тёмных очей она унаследовала от Нежаны, и юная кошка пожирала её таким влюблённо-пьяным взглядом, что Цветанка поморщилась. Тёмная туча ревности накрыла сердце, заставив померкнуть светлый, безмятежный денёк.

– А хочешь, я тебя через ручей перенесу? – Руки Ольхи обвились вокруг тонкого девичьего стана.

– Будет тебе, у меня самой ноги есть, – отшутилась Светланка.

Но её мнения никто не спрашивал – не успела она и ойкнуть, как была подхвачена в молодые, но уже сильные объятия белогорской жительницы. Лес огласился сверкающим эхом бубенцово-нежного смеха, а Цветанка за деревом еле сдерживала зубами рык. Перебежав ручей по бревну, кошка поставила Светланку наземь.

– Всё шалости у тебя на уме, – слегка ударив Ольху ладонью по плечу, сказала девушка.

Ноздри кошки между тем чутко вздрогнули, брови нахмурились.

– Марушиным псом пахнет, – насторожилась она.

– Ой, это, наверно, кто-то из моих, – сразу посерьёзнела Светланка. – Всё, мне домой пора – пирожки печь к обеду надобно. Дай-ка лукошко моё…

Звонко чмокнув подругу детства в щёку, она ускользнула лесным призраком – только кусты качнулись, уронив росу. Ольха вздохнула,

проводив её полным нежной тоски взором, а Цветанка шагнула из-за дерева и сказала:

– Госпожа Дивна не велит тебе к Марушиным псам ходить. Почто матушку не слушаешься?

Её голос грозным, хрипловатым эхом отдался в чистой, храмовой тишине светлого леса. Юная кошка не испугалась, хоть и стояла перед воровкой безоружная.

– Я не к вам хожу, а к Светланке, – ответила она, сияя в солнечном луче золотисто-русой копной крупных, дерзко-пружинистых кудрей. – Да и Марушины псы без хмари уж не те стали, что прежде, во времена моей матушки. Я вас не боюсь, и враждовать с вами у меня нет причины.

– А всё ж ступай-ка ты восвояси, дитя, пока тебя дома не хватились, – бесшумной тенью скользя меж стволов, молвила Цветанка.

Со смутной тяжестью на сердце она побрела дальше по знакомой тропке к домику. Могла ли детская дружба перерасти в нечто большее? Маленькие детки – маленькие бедки, но со временем растут те и другие. Подросла и Ольха, а вместе с нею – и её чувства к Светланке. До вступления в брачный возраст ей оставалось прожить ещё столько же, сколько она уже прожила, но какой закон удержит юное, голодное сердце от безрассудств? С такими думами подошла Цветанка к лесному домику.

Невзора на крылечке кроила очередные чуни из оленьей кожи. Хорошо наловчилась она шить эту лёгкую и мягкую обувку, а дочь Люта украшала её яркой вышивкой, ремешками и кисточками; за месяц они могли изготовить до двадцати пар, а Цветанка время от времени сбывала их в городе, меняя на съестное либо ткани и утварь. Делали мать с дочерью как лёгкие, летние чуни, так и утеплённые, с меховым нутром. Не отрываясь от работы, женщина-оборотень кивнула Цветанке.

– Что-то ты нынче пустая, – заметила она с усмешкой.

– Не задался промысел, – кратко буркнула в ответ воровка.

Люта корпела под соломенным навесом над украшением уже готовой пары чуней – вышивала лиственный узор белыми и красными нитями. Золотое руно её волос, схваченное в нескольких местах кожаными завязками с бусинками, кончиком спускалось ниже сиденья деревянного чурбака.

А в домике пахло печным теплом и зрелым тестом. Светланка в перемазанном мукой переднике раскатывала на столе лепёшечки и щедро раскладывала начинку – свежесобранную землянику. Тесто слушалось тонких пальцев юной кудесницы, ложась изящными защипами-косичками, и получившиеся пирожки Светланка укладывала на подмасленный противень. Сдобным колобком прокатилась и упала в душу Цветанки её улыбка.

– Скоро пироги будут, – сказала она, проворно защипывая края теста. – Ой, вкусные, ой, душистые! Ягодки свежие, только-только собранные…

– Видала я, как ты собираешь, – без улыбки проговорила Цветанка, опускаясь на лавку у стола. – Зачастила к тебе молодая кошка. Что у тебя с нею?

Смешливыми искорками заблестели глаза девушки, на щеках вспрыгнули милые ямочки – точь-в-точь как у матушки Нежаны.

– Что за вопросы, Цветик? Ну что у меня с нею может быть?