Найон
Шрифт:
– Кто же вам мешает?
– Все те, у кого есть вот такой пульт. – Ухарева вытащил из-за пазухи штатный пульт, которым можно повлиять на носителей чипа.
– Где вы его взяли?
– У тебя точно такой в столе.
– Первый раз слышу. А дай-ка я поищу, ты не против? – Директор прокрутил в голове варианты, как лучше поступить.
– Отойди от стола, я сам найду.
Вот, дождался! Коленька Иванович отступил к стене и дал бунтовщикам полную свободу. Ему ничего больше не оставалось, как идти на все требования, а потом, улучив момент, подать сигнал.
Телята обшарили ящики стола, пульта не нашли. А его там и не было, директор не дурак, тем более, министерство знакомит с последними новостями. Пока всё идёт по известному сценарию; шпана обезвреживает охрану и санитаров, мамок, скорей всего, заперли в одной комнате. Дух восстания заразил воспитанников, а мы ни о чём не догадывались.
– Кто-то уже погиб от ваших рук? – на всякий случай, уточнил директор.
– Не твоего ума дело. Тварь! – полиция восставших проводила обыск, как получила чьи-то инструкции: в кабинете где-то должно быть устройство, подающее «тревогу» на пульт. А когда примчат слоны, стены окрасятся в алые брызги.
Ухарева контролировал одну группу сыщиков, давал советы. Лампон первым хотел найти устройство, чтобы диктовать решение: я нашёл – он мой.
Будут бить, как мы научили. Нам придётся несладко, хотя бы первые минуты вытерпеть, иначе они только укрепятся в уверенности, что рассказы о системе обмана – чистая правда.
Ему как-то предлагали ампулу, чтобы не идти на пытки. Статистика говорит, от старших телят персоналу достаётся больше, малышня только делает первые шаги. Вид крови может остановить большинство, но встречаются экземпляры, которым только дай. И на лбу не написано, на что способен тот или этот воспитанник.
Недидим очнулся, вскрикнул от боли. Ещё копеечка в копилку бунтарей. Только и слышно: ищите, должна быть связь с пультом. И тогда прилетят солдаты, мы пожалеем, что родились на свет.
Ищите, ищите, – с серьёзным выражением на лице Коленька Иванович очень надеялся, что щенки сделают ошибку, сами подадут сигнал – достаточно сдвинуть красный ящик, замаскированный под гроссбух. Эту хитрость предусмотрели по его подсказке специалисты, посланные министерством после первого бунта. И в министерстве одобрили его идею:
– Что значит, опыт. Они будут рыться всюду, и сами сдвинут при обыске.
– Меня натолкнуло на идею одно из видео. Это про первое восстание. Телята устроили обыск у директора, все документы полетели на пол. Вот пусть тревожная кнопка и сработает.А фильмы, где следователи проводят обыски, лучше исключить из программы.
Министр старательно фиксировал каждое слово в блокноте, кивал и поддакивал.
– А ещё у меня из головы не выходят эпизоды той войны. Артиллеристы везли на повозках ящики со снарядами, были уверены, что везут снаряды.
– Как открыли – там кирпичи? Слышал… И виновные не пострадали, поскольку всюду наши. Были редкие случаи, когда нас вынуждали назначить виновного, пусть одного-двух расстреляют, зато остальная команда остаётся на постах и до времени затихает. Мы живучи, уж сколько лет!
– Хотелось бы надеяться.
– Даром что ли столько техники теперь в распоряжении?
Но оба подумали: а бунты всё равно случаются, и тут без посторонней помощи точно не обходится.
– А ни у кого не возникал вопрос о портальной системе?
Министр записал, поднял голову:
– Продолжай.
– Противник, предположим, знает о наличии детских домов, и кого мы в них готовим. Прощупал подходы, вычислил лидеров… Я бы на их месте так и поступил: вышел из портала, начал разговор, увёл с собой на фронт и показал, как из телят делают мясо. А когда лидеры своими глазами увидят, что им приготовили, начинает зреть бунт.
В тот день они расставались с министром очень тепло, были обещаны и всяческая помощь, и материальное вознаграждение. Коленька Иванович уже подумывал об отставке: время не спокойное, пока не случилось – нужно исчезать. Но отставку не принимали, просили ещё годик послужить.
Теперь Коленька Иванович искоса наблюдал: сдвинут красный ящик или не тронут.
Если их инструкторы просчитали момент, то тревожная кнопка не подаст сигнала.
– Лампон и ты, Ухарева, я могу о чём-нибудь попросить?
– Без подлости? Говори.
– Хочу глянуть документы. Вон, в той красной обложке. Всё у вас на глазах, без обмана.
– Что там есть интересного?
– Моё заявление об уходе. Давно собирался уйти, не отпускали.
– Ладно, сейчас. – Лампон направился к полкам. Ухарева перегородил дорогу.
– Ничего не трогай. Может, это ловушка. Тебе же сказали, что нас разведут, как детей.
– Ладно, – Лампон вернулся к директору, заглянул в лицо. – Это там кнопка, которая подаст сигнал тревоги?
– Там просто моё заявление. А кнопку я сам покажу. Вот её трогать нельзя, приедут военные.
– Показывай.
В который раз Коленька Иванович похвалил себя: мне бы государством руководить, было бы больше толку.
В стене, под вымпелом, углубление, в нём, под стеклом, настоящая кнопка. Бунтари столпились вокруг, согласились, что директор, похоже, говорит правду.
– Видишь, куда запрятали? – зашумели довольно сыщики.
– И всё равно, я настаиваю: стол обыскали – больше ни к чему не прикасаемся, только внешний обзор. – Ухарева уставился на Лампона. – Ты понял – объясни своим. Иначе приедут, и пойдём мы с тобой не на фронт, а на колбасу, для других детских домов.
Коленька Иванович рассчитывал, что между двумя лидерами возникнут разногласия. А они должны возникнуть, такова природа.
– Ухарева! Пусть возьмёт своё заявление. Ему пора на отдых. – Лампон тут же и подтвердил расчёт.