Найон
Шрифт:
Папаша прогудел, и вскоре объявилась та красавица, Смертушка и вечный попутчик Аверьянова, та – которая приводит в мир Яви, потом встречает на выходе.
Они обменялись короткими взглядами. Оказывается, можно многое сказать за несколько мгновений. И только теперь, тут и спрашивать не надо, лицо посветлело, ушла досада с него: теперь можно ехать.
Назад катили веселее, йети вообще устроился иначе, сел мордой к экскурсанту. И, пока ехали, несколько раз швырял в него камушки. Они сгорали, не долетая. Всякий раз угукал, сопровождая аннигиляцию снаряда.
– Тебе не надоело? Может быть, хватит?
– Угу. – Но через несколько минут снова запускал, чтобы освежить память. Я, мол, детям своим буду рассказывать. Ты представляешь? Усядутся вокруг потомки, станут просить: ну дедушка, расскажи про Аверьянова, как ты в него камушки метал.
В какой-то момент Женька махнул рукой: делай, что хочешь! Я больше слова не скажу. А вот когда йети смело пошёл с ним по тоннелю и сдал на руки Димке, да собралось столько народу, Аверьянов прикинул, что всё идёт, как надо. Контакт с людьми налажен, и мы теперь не будем шарахаться друг друга. Нам давно пора объединиться против захватчика, и первые шаги в этом направлении сделаны.
Человек шестьдесят, не меньше, собралось в одном месте, бросили работу. Как-то уж больно быстро разошлась весть, пришли все, кто трудился поблизости. Двое военных из охраны, с той стороны, тоже присоединились. Их никто не звал, сами каким-то образом пронюхали.
«Хаммер» стоял на своём месте, Дима проверял давление в шинах, и говорил потише, чтобы не все слышали:
– Хотели их выставить, потом наши подсказали – пусть глядят, своим передадут или сохранят в тайне, – неважно. Слухи всё равно расползутся. Среди военных полно наших, кто сердцем с нами, но открыто перейти на сторону народа пока не могут.
– Вот на этом и подлавливает система: семью кормить, кредит выплачивать. – Аверьянов не выпускал из рук лямки рюкзака, ногами страховал новое приобретение.
– Положи в машину, что вцепился?
– Э, нет, не проси. Этому рюкзаку на всей планете пары не найдёшь.
– Китайцы сошьют.
– Это кажется. Мой рюкзак прошёл спецподготовку, и я ещё не знаю всех его преимуществ.
– Побывал под машиной тоже, что тут гадать?
– Кто ж тебе правду скажет? Молчать буду, чтобы не угнали. В моих словах, надеюсь, ты найдёшь правильный ответ.
Вытер руки Дима, оглядывая провожающих, спросил:
– Как тебе наш спирт?
– Очень помог. На всю оставшуюся жизнь запомню. – И, без перехода, озадачил: – Я сейчас кое-что понял, о чём прежде не задумывался. Вот смотри, мы видим многое, но смыслы не постигаем. Вот воробей, к примеру. А ведь ни одного похожего. Смотрим на зебр, и нам они кажутся одинаковыми.
– Садись. Пора выдвигаться.
Хлопнули дверьми, Аверьянов на своей волне, оглянулся – как прощался с местом.
– У тебя Высоцкий есть?
Дима поставил диск, сделал потише. Тот самый узнаваемый голос. Умел говорить про придавленную законами свободу в горах и про суету городов.
«Весь мир на ладони! Ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем, –
Другим, у которых вершина ещё впереди».
Песни сменяли друг друга, километры стелились под колёса.
– Высоцкий открывается не всем. И не сразу. Он пёр рогом на власть, и она ему этого не простила. – Аверьянов откликнулся на толчок под руку. Дима предлагал спирт. – Нет, в другой раз. Я вот подумал: где-то живёт генерал, который честно заслужил награду. Споил Высоцкого, посадил на иглу. Небось, смотрит на звезду и думает: а это мне вручили за Высоцкого. И, понятно, подвигом таким не похвастаешь. Столько зла мы творим ради того, чтобы твоя задница оставалась в тепле и сытости.
У обоих вертелся в уме вопрос: к поезду успеваем, но до него ещё доехать надо. А кто там держит дорогу под присмотром?
Всякую мысль можно расценить, как предупреждение, особенно на дороге. Тряхануло серьёзно, «хаммер» на долю секунды завис в воздухе. Обычное землетрясение, не было бы последствий. И впереди по курсу появилось нечто, кем-то тщательно просчитанное.
– Кажись, приехали. – Дима остановил музыку и машину, вышел. Метрах в сорока образовалась трещина, и так удачно пересекла дорогу, что поневоле вспомнишь о жрецах и магах, кто способен и на более серьёзные разрушения.
С той стороны тоже кто-то подъезжал. Присмотрелись – та самая тачанка, пулемёты на месте. Возница вне себя: забыл, чего его сюда понесло. Обкатка обкаткой, но зачем же по глухим путям, где возможно всякое?
И на этой стороне трещины свои настроения, тоже не рады обстоятельству.
– Круг дать – это займёт, – Дима глянул на часы.
Аверьянов постеснялся спросить – спешим на тот поезд, в котором Наташа скучает?
Метровая трещина, вроде и перепрыгнуть можно, отпугивает от поступка глубина.
Аверьянов стал примеряться, подходил к самому краю и заглядывал вниз. Рюкзак можно перебросить, но страх поднимался от ступней до колен, из пупка спускался к коленям. Они могут подвести в самый неподходящий момент. Кураторы, поди, столпились у монитора и следят: хватит смелости у тебя?
Разогнаться на «хаммере» – это самый очевидный способ. Гарантий никаких, что управитель трещинами не пересмотрит размеры. Вы прыгайте, а я порешаю.
И такое небо голубое, вдвоём рискнуть? Вот для чего сидит в мозгах устройство, как слизь, выдающее сомнения. Всем угодит: и дураку, и умнице.
– Вдвоём не будем, – объявил Аверьянов. – Слишком лакомый кусок для них. Я один. Рюкзак поможешь перекинуть, дальше я сам.
– Эй, Аверьянов!..
– Я так решил. – Женька крикнул вознице: – До станции подбросишь?
– Будешь прыгать?
– Деваться некуда.
Угонщик неуверенно приблизился к краю. Что тут скажешь? Видит такое не в первый раз, это же Кольский, не хухры-мухры.
– Если перепрыгнешь – довезу.
Димку пробрал мандраж. Двери нараспашку, он сидит на порожке и голову теребит пальцами. Ему кажется, он имеет право отменить задуманное. Если что – ему не простят. И хрен с ним, будет другой поезд! Это не конец света. И как всё складывается, вы только посмотрите! На той стороне тачанка, только прыгни. Рюкзак то легко перекинуть, а как с человеком?