Не ангел
Шрифт:
— Да, ты права, и из-за этого, — силясь улыбнуться, сказала Селия.
Вот оно! Адель права: она лишилась того, что ей по-настоящему нравилось. Единственного, кто делал ее счастливой, и этот человек уже через двенадцать часов покинет страну. Она потеряла того, кто ее по-прежнему ждал и надеялся, что она придет. В самый последний момент.
Селия услышала, как близнецов зовет няня.
— Бегите, вам пора пить чай. Спасибо, что подбодрили меня.
— Не за что, — важно произнесла Венеция. — А на твоем месте я бы выкурила сигаретку. Мы никому не скажем. Барти заболела, — добавила она с порога. — Она не выходит из своей
— Я знаю. С ней творится что-то странное.
В доме на Примроуз-Хилл Себастьян усердно паковал вещи. Он заставил себя поверить в примету: если он будет полностью готов к отъезду, если все будет вовремя уложено и вынесено в прихожую, то непременно возникнет необходимость остаться. Все очень просто. Уверенность в том, что Селия придет, постепенно возрастала в нем. Если бы она окончательно решила остаться, то уже сообщила бы ему. Определилась бы, как всегда, твердо и смело, и позвонила бы. Нерешительность являлась хорошим знаком — знаком того, что он изменил Селию, изменил навсегда, сделал ее уязвимой, менее независимой. Он покончил с ее самодостаточностью, с ее эгоизмом. Он заставил ее полюбить его, заставил в нем нуждаться. Селия придет к нему — он это знал.
— Мне просто не верится, — сказал Джереми, — нет… у меня нет слов.
— Ну разве не удивительно? Не грандиозно? Добрались мы до него. Теперь ему не отвертеться. Старый выродок!
— Да, добрались. Вернее, ты добрался. Ну и история. Боже! Еще интереснее, чем в твоей книге.
— Ну спасибо. Да ладно, я не обиделся.
— И что ты теперь намерен делать? Рассказать Оливеру Литтону?
— Нет, пока не буду. Я обещал Сюзанне, что ее брат останется в стороне, поэтому я пойду другим путем. Я хочу повидаться с Лотианом.
— Когда?
— Завтра утром. Теперь несколько поздновато.
— Да. Один день роли не играет.
— Конечно. Я сначала собирался обо всем сообщить Оливеру. Думал, что так будет лучше, но он ведь начнет подробно расспрашивать, и возникнут сложности. И я решил, что лучше предъявлю ему все это дело уже в законченном виде. Представляю, как он обрадуется.
— Это уж точно.
— Она такая милая, Джереми. Я про Сюзанну. Ты ее помнишь?
— Да, теперь вспоминаю. Она и мне нравилась.
— И ты ей нравился, вот что. Она сказала, что решила быть со мною откровенной потому, что я напомнил ей тебя. А какая она привлекательная.
— Да? Мне все эти синие чулки казались на одно лицо, немного занудными и… ну, блеклыми, что ли.
— О Сюзанне ни того ни другого не скажешь. Она совсем не занудная. Кстати, она очень худенькая, ничего не ест. Я пробовал угостить ее обедом, но она и слышать не захотела, ограничилась маленьким бутербродом. Так что завтра я первым делом еду в Кембридж. Можно я сегодня останусь у тебя? Тут совсем рядом до Ливерпуль-стрит.
— Конечно. Ну что, откупорим шампанское?
— Нет. Оставим лучше до полной победы. Мне нужно, чтобы утром у меня была ясная голова.
— Очень мудро, старина. Я бы поехал с тобой, но у меня через две недели начинаются занятия, и я должен хорошенько подготовиться. Впрочем, мне кажется, что один ты справишься даже лучше.
— Постараюсь. Ладно, держи шампанское во льду к моему возвращению.
— Давай.
Старшой сестре миссис Томпкинс изрядно надоел этот мистер Литтон. Боже, он ее вконец измучил. Он постоянно
— Боюсь, вы опоздали, мисс… — проворчала миссис Томпкинс, — ужин окончен.
— Так если он окончен, — возразила девица, — значит я его не прерываю. Или прерываю?
— После ужина, — строго посмотрела на нее миссис Томпкинс, — пациентам нужен покой, они готовятся ко сну.
— Это в половине-то шестого? — И вертихвостка взглянула на карманные часики, приколотые к ее неприлично низкому корсажу.
— Им нужно еще проделать процедуры, которые требуют времени.
— Например?
— Я не намерена обсуждать с вами медицинские вопросы, — вздохнула миссис Томпкинс. — Покиньте, пожалуйста, помещение и приходите завтра. В два часа. Это официальное время посещений.
— Но я проделала такой долгий путь из Лондона!
— Это ваши проблемы, а не мои. Выйдите, я вам повторяю. — И старшая сестра почти насильно выпроводила Лили вниз, в приемную больницы. — Эта молодая дама, — сказала она дежурному с явно ироническим ударением на слове «дама», — уезжает. И естественно, до завтра уже не вернется.
— Хорошо, — ответил дежурный. Он с вожделением оглядел Лили, и ей этот взгляд не понравился.
Лили вышла на улицу. Был чудный вечер. Она подумала о Джеке, прикованном к постели в жаркой, душной палате, и ей стало жаль его. Нет, просто так она не сдастся. Лили огляделась вокруг. Какие-то люди постоянно входили в больницу и выходили оттуда. Понятно, что можно проскользнуть с одним из них. Но швейцар ее видел и сразу же вычислит, как выражался ее отец. Она присела на скамейку, так чтобы ее не было видно от входа, и стала ждать. Отец всегда напоминал Лили, что ожидание дорогого стоит, когда все иные средства исчерпаны.
— Всегда что-нибудь подвернется, — говорил он, — рано или поздно.
Лили раньше не придавала значения этим советам, но сейчас решилась попытать счастья. В конце концов, другого выхода у нее не было.
Кое-что действительно подвернулось. В виде молодого и очень симпатичного доктора. Он подкатил к воротам в маленьком автомобиле. Лили стала наблюдать за ним. Поначалу она подумала, что это посетитель, но потом, когда он полез в машину за чемоданчиком, догадалась — это врач. Отлично. Вот он, случай. Лили уткнулась лицом в ладони и заплакала. Она прекрасно умела это делать. Негромко, но очень отчетливо. Когда она была маленькой, ей довелось играть роль крошки Нел в «Лавке древностей», и ее душераздирающие слезы потрясали зрителей на каждом представлении.