Не бойся, тебе понравится
Шрифт:
Он сказал это так... обречённо. Была? То есть... О, Господи.
Бедный Эмиль... Бедный Виктор...
– Прости, я не знала, - шмыгаю носом и непроизвольно жмусь к нему ещё теснее.
– Правда не знала. Прости.
– Всё нормально, - он опускает голову и смотрит куда-то себе под ноги, а я готова сейчас на что угодно, лишь бы хоть как-то ему помочь. Разделить его боль, поддержать, утешить...
– А что с ней стало? Она болела? Если не хочешь отвечать - я не обижусь!
– Нет, она была совершенно здорова, - поднимает на меня глаза, окутывая темнотой взгляда. Таким, что мурашки по коже.
–
Часть 33
Зависаю, не в силах поверить услышанному.
Как он сказал - убил?!..
– Не собственными руками, нет, но она умерла из-за меня, - добавляет, и помимо воли из груди вылетает вздох облегчения. Нет, я не думала, что он мог... но эти его слова прозвучали так... устрашающе. Устрашающе и горько...
Я не знала эту девочку, впервые о ней слышу, да я и Эмиля практически не знаю, но от чего же так больно? Может, потому, что я вижу, что больно ему...
Какая же я дура. Этот заяц... Я его украла! А он принадлежал его трагически погибшей сестре.
Я не хочу задавать ему больше вопросы, ну кто ему я? Если он хочет "болеть" один - это его право, он не обязан со мной делиться.
Но он, видимо, решает иначе...
– Мне тогда было пятнадцать и мы с друзьями решили сходить на пенную вечеринку, что устраивали на побережье для туристов. Конечно, вечеринка была для взрослых, но мы с парнями всегда выглядели старше ровесников, поэтому легко врали, что нам по восемнадцать и практически всегда это прокатывало. Мы были уверены, что в этот раз тоже прокатит, хотели оторваться, может, подцепить кого-то...
– горько улыбается.
– Как назло родители в этот вечер решили куда-то поехать и оставили меня присматривать за Настей. Вообще, ладили мы с ней очень хорошо, никаких ссор, драк и прочего, но в такие моменты, когда ты сам зелёный подросток и хочешь потусоваться среди взрослых, младшие сёстры сильно напрягают. Конечно, я разозлился, ещё бы, зачётная вечеринка накрылась медным тазом, но Настя уговорила меня пойти и взять её с собой, клятвенно пообещав вести себя тише воды и не мешаться нам с пацанами под ногами. Обещала, что посидит спокойно на берегу, пока мы будем кадрить туристок...
– протяжно выдыхает и закрывает лицо руками. Мучительно долго трёт подушечками пальцев глаза.
Я вижу, как ему тяжело и совершенноо не думаю в этот момент о том, кто мы друг для друга, уместно ли это: обвиваю его плечи руками и обнимаю крепко-крепко. Без намёка соблазнить или что-то подобное, я просто хочу показать ему, что я рядом, что я слушаю и слышу его. И что чем бы не закончился его рассказ, я не стану его осуждать.
И он не отторгает меня, не игнорирует мой порыв, не пытается казаться привычно чёрствым - он снова протягивает руку под моей курткой и отвечает на объятие.
– В общем, мы пошли на ту вечеринку, классно проводили время. Настя сначала сидела за столиком в прибрежном кафе, пила свой молочный коктейль и наблюдала, как мы бросаемся пеной в удирающих от нас девчонок, а потом отыскала меня и сказала, что хочет посидеть у моря. Не смотря на то, что мы всю жизнь прожили у воды, плавала она так себе, поэтому на пляж её родители отпускали только вместе со мной. Она и в тот вечер была со мной, и я должен был пойти с ней, но вместо этого я просто махнул на сестру рукой,
– Эмиль... Если тебе трудно это всё говорить, можешь не продолжать...
Но он меня словно не слышит.
– Я понял, что Насти нет только где-то через час. Пошёл к морю, будучи твёрдо уверенным в том, что она как обычно сидит на берегу и смотрит на свои любимые звёзды. В ту ночь было так много звёзд...
– переводит на меня отсутствующий взгляд.
– Она клялась мне не лезть в воду. Клялась. И я ей поверил.
– Пожалуйста, хватит, - шепчу в его плечо, ощущая опасную близость слёз.
– ...но на берегу я её не увидел, - продолжает. А потом замолкает, и эта пауза кажется мне вечностью.
– Её нашли только через сутки.
И обернувшись на меня:
– Это я убил её.
– Ну что ты такое говоришь!
– вспыхиваю.
– Это был несчастный случай! Ты её не убивал! Не смей говорить так!
– Нет, это я её убил! Я должен был смотреть за ней, не спускать с неё глаз. Я знал, что она плохо плавает. Знал, но всё равно отпустил к воде! Поверил клятвам двенадцатилетнего ребёнка!
– Ты сам был ребёнком!
– Ребёнком, который мечтал забраться в трусы к той туристке. И пока я окучивал ту девку, моя сестра захлёбывалась.
– Хватит!
– кричу, даже бью его кулаком по груди от переизбытка эмоций.
– Хватит, слышишь! Ты ни в чём не виноват! Это было роковое стечение обстоятельств!
– Для меня оно стало слишком роковым, - поднимает с земли бутылку и, запрокинув голову, пьёт. Вытерев губы тыльной стороной ладони передаёт бутылку мне.
– Тот кулон, который ты нашла в батарее, подарила мне Настя. В тот самый год, когда её не стало. Совсем незадолго. Разбила копилку, купила дурацкий комплект из двух половинок сердец и сказала, что так как пока что у неё нет парня, больше всех на свете она любит меня, поэтому хочет, чтобы я носил эту гадость в знак её сестринской привязанности.
– И ты носил, - грустно улыбаюсь.
– Я заметила, что цепочка совсем потеряла цвет. Ты действительно был очень хорошим братом, Эмиль, не кори себя.
– Чёрта-с два я её носил, - смотрит на меня в упор.
– Бросил в ящик стола, а Насте сказал, что посеял где-то на тренировке.
– Но цепочка была...
– Я стал носить её после... Пока не потерял. Каждый угол дома обыскал, даже слив стиральной машины разобрал и выкосил весь газон. А она всё это время пылилась среди отсеков батареи. Если бы не ты, так бы и не нашёл. Спасибо. И прости, что наорал на тебя тогда.
– Ну что ты, тебе не за что извиняться, это я должна просить прощения. Стащила этого зайца...
– Ты же не знала. Если хочешь, оставь его себе, - опустошает бутылку и аккуратно вставляет донышко в снег. - Так странно, шесть лет никому обо всём этом не рассказывал, а тебе вдруг...
И смотрит так пристально, облачко выдыхаемого им пара опаляет мои губы, а я не отрываясь смотрю на его и... схожу с ума. Эта ночь, звёзды, морозный воздух, капля алкоголя и его близость... даже не телесная - он открылся передо мной, он мне поверил, как и тогда, в раздевалке, когда я обрабатывала его раны... Сейчас он настоящий... открытый, живой... и такой невероятно красивый.