Не хочу быть полководцем
Шрифт:
Славные они люди, дай бог им счастья…
Глава 9
Еду к любушке своей
Ради приличия я после того вечера решил выждать три дня. Большего сроку отпускать не стал – все равно бы не выдержал. Мне и эти дни показались за вечность.
На четвертый день я подошел к Воротынскому и твердо заявил, что еду в Псков, куда знакомый купец Франческо Тотти должен был доставить мне с родины денег. Ждать он меня не станет, а о закупке товара у него договорено заранее, поэтому если я не появлюсь в срок, то он уедет обратно, а я останусь у разбитого корыта и в следующий раз увижу его лишь через год.
– Погоди-погоди, – насторожился князь. – А как же сакмагоны, кои уже подъехали? Ты уедешь, а их-то кто опрошать станет?
Хо-хо, вспомнил. Я что, зря эти три дня гонял подьячих? Мы ж всех сакмагонов опрашивали вместе, а в последний день я вообще только контролировал процесс. И забыть мои помощнички ничего не могут: все подготовленные мною вопросы имеются в листах – бери и читай, а потом записывай ответы. Легко и просто.
– Пока они и без меня управятся, – заверил я. – Опросные листы я им отдал, а потому у них дело легкое. Ну а когда они всех опросят, к самому главному я уже вернусь, чтоб свести все воедино. Им ведь с рубежниками все одно не меньше месяца, а то и двух говорить, и раньше не поспеть. – И для надежности веско повторил: – Главное – свод.
Воротынский еще упрямился, но я дожал его, заявив, что к началу основной работы мне надо иметь не просто свежую, но очень свежую голову, а с той, что сейчас болтается на моих плечах и озабочена отсутствием денег, никакого свода не получится.
Князь вздохнул, прикинул, проникся – сам вечно без денег – и нехотя дал «добро». Однако едва я заикнулся о грамотке для его племянницы, как он тут же снова замахал на меня руками:
– Ишь чего удумал! Так ты и до Пасхи не вернешься, а там распутица, и все, не раньше лета. Обойдется она без грамотки. Опять же я совсем недавно, о прошлом годе, весточку ей посылал. Что ж теперь, кажное лето с ей сообщаться?
– Последняя родня, – пытался я урезонить его, но ничего не помогало.
– И думать не моги! – бушевал Михайла Иванович. – Это ж крюк поболе полусотни верст. Нет, нет и нет! И без того опаску держу, что до распутицы не поспеешь. Шутка ли, три дня назад Кикиморин день миновал…
Вообще-то только буйное воображение русского народа могло додуматься до того, чтобы поместить святого за грехи в ад – я имею в виду святого Касьяна, день которого отмечается двадцать девятого февраля, или вот как тут – обозвать Маремьяну праведную, день которой отмечался семнадцатого февраля, Маремьяной-кикиморой. Но мне не до изысков буйной отечественной фантазии – я считаю, старательно загибая пальцы. Зрелище деловито загибаемых перстов завораживает князя, и он на время умолкает, настороженно следя за моими трудами. Наконец работа закончена и все пальцы, кроме указательного на правой руке, загнуты. Я торжествующе поднял руки вверх и показал Воротынскому.
– Все сходится. Если пойдет без задержек, то к концу марта вернусь.
Тон авторитетный и уверенный – дальше некуда. На самом деле я конечно же ничего не подсчитывал. На Руси это бесполезно. Тут надо отмерять не семь – семьдесят семь раз, и все равно завязнешь в середине какой-нибудь особенно широко разлившейся лужи. Или болота. Да мало ли где. Тем не менее князь проникся. Ворчать не перестал, но тон поубавил:
– У меня в прежних вотчинах, что в Новгород-Северских землях лежали, на огородах об эту пору уже людишки возились, горох сеяли с безрассадной капустой. Вот-вот оттепели пойдут. А тут хошь и не так тепло, яко в твоих фряжских землях, ан следующий месячишко неспроста на Руси сухим кличут. Он Евдокее Плющихе [27] крестник.
27
День святой преподобной мученицы Евдокии отмечался 1 марта. Народное название дня памяти этой святой – Евдокия Плющиха, или Авдотья замочи подол.
Отчаявшись, я пошел ва-банк. Сознавшись, что во мне взыграло любопытство, я честно заявил, что хочу повидать дочку его племянницы и лично убедиться в ее неописуемой красоте.
– Да тебе зачем? – хмыкнул Воротынский. – Ее ж Андрей Тимофеич за царя отдать мыслит. С сынком князя Старицкого не вышло, а потом и сам Владимир Андреевич в опалу угодил, зато теперь прямиком к царю в тести попасть возжелал. Все по шапке боярской сохнет.
По неодобрительному тону князя я заметил, что эта затея мужа его племянницы Михайле Ивановичу не по душе. Хотя открыто он ее не осуждал, но достаточно было послушать, как он презрительно цедит слова, и посмотреть на брезгливо скривившиеся губы. Воротынский, как и царский печатник Висковатый, придерживался мнения, что получать боярскую шапку через бабью кику зазорно.
Я, конечно, мог бы сказать, что никакой невестой она не станет и замужем за царем ей не бывать, потому что я знаю наперечет имена и фамилии всех жен Иоанна, и Марии Долгорукой среди них нет и в помине, но вместо этого напомнил, что времена нынче лихие, а потому если на обратном пути возникнет такая надобность, как сопроводить поезд с невестой в Москву, то пятеро вооруженных до зубов ратных холопов, которых он хочет послать со мной, неплохое подспорье в случае чего.
– Ежели ты удумал возвертаться вместях с бабами, то еще седмицу потеряешь, – мрачно предупредил Воротынский. – А свод когда?
Дался ему это свод! Сказал же – сделаю! Пришлось клятвенно пообещать ему, что не позднее чем через три месяца после моего возвращения свод вчерне будет готов и его останется только прочитать и переписать набело.
– Ладно, дам я тебе грамотку, – нехотя буркнул Михайла Иванович.
Отец родной! Хорошо, что князь был такой мрачный, а то бы я точно полез целоваться, а он такое бурное проявление чувств с моей стороны навряд ли одобрил.
Оставалось подготовиться самому, чтобы явиться перед своей ненаглядной при полном параде. Что касается внешности, то тут легко и просто – я не женщина, в косметике не нуждаюсь, а чтобы походить на окружающих, достаточно коротко подстричься, и все. Здесь почему-то любят оболванить голову чуть ли не под ноль. Смотрится оригинально – огромная густая борода с поблескивающей в ней сединой, пышные усы, а едва человек снимает шапку, как под ней открываются мальчишеские вихры длиной от силы сантиметра два-три, да и то это считается «зарос».
И тут же дилемма – а надо ли мне походить на всех прочих? Я ж теперь не перекати-поле при полном отсутствии документов. У меня целых две верительных грамотки – к псковскому наместнику князю Юрию Ивановичу Токмакову и к князю и воеводе Андрею Тимофеевичу Долгорукому. Между прочим, даже с печатями. Здоровые такие, вислые, свинцовые. Лично от Воротынского. А в них сказано, кто их податель – фряжский князь Константино Монтекки. Собственной персоной, прошу любить и жаловать.
Так вот, надо ли этому князю выглядеть, как все, или оставаться прежним, изрядно заросшим, у которого волосы хоть и не до плеч, но и не миллиметровой длины? Казалось бы – пустяк, а я целый час ломал голову, считая плюсы и минусы того и другого.
Только я вас умоляю – не надо ввинчивать свой указательный палец в висок, выразительно покачивая головой. Думаете, без вас этого не знаю? Очень даже осведомлен, и давно. Но мне простительно. Любовь – это чувство, поднимающее человека на неестественную в его обычном состоянии высоту духа, а по напряжению всех сил организма может быть смело приравнено к принятию сильнодействующих наркотиков натурального или химического происхождения. Такую вот многозначительную сентенцию выдал мне как-то один хороший приятель-психотерапевт, добавив, что состояние влюбленности в чем-то сродни состоянию аффекта, причем постоянного. Первыми это подметили еще древние греки, которые нарушение клятв, данных на ложе любви, даже не считали за преступление. И вообще, человек в этом состоянии сам за себя не отвечает, ибо у него попросту «сносит крышу». Так что я и сам знаю, что мой «чердак набекрень». Ну и пускай. Зато без всяких порошков, но под вечным кайфом.