(Не) люби меня

Красовская Марианна

– Ты сама ко мне придешь. И попросишь.

У Лили похолодело в груди. Она нашла руку мужа и ухватилась за нее, словно надеясь найти в ней поддержку. Ей было очень страшно. Но Кьян, позволяя их пальцам переплестись, тихо и очень спокойно говорил, глядя своему сопернику в глаза – по-галлийски говорил, чтобы Ци тоже понимала:

– Не забывай, что я не воин, а убийца. Ты просто в один день не проснешься. Еще один шаг в сторону моей жены – и ты больше никогда не сможешь спокойно пить чай. В любой рисинке может быть яд. В любой постели отравленная игла. Твой же кинжал отрубит тебе пальцы, а пистоль взорвется в руках. Если моя жена хоть один только раз скажет, что боится тебя… В Катае никогда не будет императора по имени Цань Мо. И даже человека такого не будет.

– Уж больно ты прыток для ютао, – тоже по-галлийски ответил ренегат с насмешкой. –

Неужели женщина того стоит?

– Женщина – нет. Моя жена – да.

Лили тихо выдохнула. Кьян Ли блефовал, конечно. Но ей было приятно осознавать, что он вступился за нее. А Кьян неожиданно ей улыбнулся лукаво, лишь уголками губ, и прошептал по-славски:

– Не бойся, Колючка. Я никому не позволю тебя обидеть. Это только мне можно делать.

Он чувствовал, что у девушки дрожат руки, что она жмется к нему, как котенок, и хотел ее хоть немного успокоить. В своих силах он не сомневался. Если уж едва не убил Браенга, который был куда опаснее этой самовлюбленной туши, то Цань Мо он и вовсе не боялся, но как об этом дать понять Ци, не знал. Единственное, что могло прийти ему в голову – это немного ее разозлить, чтобы она, наконец, перестала трястись. Сейчас он даже ощутил к ней подобие нежности, которая, впрочем, была вытеснена злостью на глупых галлийцев. Надо же было придумать – отправить с ним этого ребенка! И не пожалели же, не боятся за нее. И бросил небрежно набычившемуся ренегату:

– Браенг, кстати, просил передать, что использовать в пистолях порох для цветных огней – плохая идея. У него состав другой. И пули из серебра слишком расточительно. Свинца достаточно. Только следите, чтобы они были идеально круглые.

Цань Мо вдруг как-то сдулся и сделался очень задумчив, явно соображая, кто в его окружении шпион и о чем еще могли донести канцлеру. Секретов у него было много, и на стороне Галлии он вовсе не собирался играть, поэтому про женщину он как-то сразу забыл, лихорадочно переставляя людей в уме.

– Так что тебе вообще надо в Катае? – наконец, недовольно спросил он Кьяна Ли.

– Захотелось служить на благо родине, – насмешливо ответил катаец. – И по матери соскучился.

Это было Цань Мо понятно, мать для катайца святое. Оставить ее без опеки в старости – самый большой грех. У самого ренегата мать давно умерла, но если бы была – то он ни за что бы не посмел подвергнуть ее опасности. Только проклятый катаец и не катаец вовсе, а метис. Кто его знает, о чем он вообще думает и что имеет в виду. Смотрит, будто смеется. Про себя говорит такие вещи, которые ни один мужчина не посмел бы вслух произнести. И не поймешь – то ли действительно дурачок, то ли, наоборот, слишком умный. Скорее, конечно, второй вариант. Коли жена у него из такого рода, что впору ее Императрицей назвать, то и сам, наверное, не прост. А что жена – у Цань Мо сомнений не было. И под стенами он ночью постоял, послушал (оттого с утра на женщину, как на свою добычу и смотрел: таких тут отродясь не водилось), и сейчас ясно видел – она в этого ютао как кошка влюблена. А он ничего, просто свое защищает. И правильно, мужчина чувства испытывать не должен, это слабость. Но опять же, к этой – не стыдно. Это не тупая крестьянка, а равная мужчине. Такие своей силой мужчину питают, крылья ему дают. У него мать из той же породы была; отец на других и не смотрел.

Цань Мо сейчас этому проходимцу люто завидовал. Ему такая женщина еще ни разу не встречалась.

Ничего, Ли сегодня жив, а завтра помрет. И тогда посмотрим, что она будет делать.

Жестом отпустив пленников или, вернее, гостей, Цань Мо достал мешочек с рунами и книгу толкований. Одними губами задав вопрос, он он согрел руками монетки и выкинул их на стол. «Рассвет. Удача благоволит вам. Но не разбрасывайтесь друзьями и союзниками – в них ваша сила».

Про союзников он уже не прочитал, зацепившись взглядом за первую часть строки. Удача благоволит ему! Женщина станет его! Он достигнет небывалых высот, он, сын рабыни! Он покорит Катай, возьмет силой Запретный город, вся власть, всё богатство, все женщины будут его. Надо только немного подождать. Ренегат вдруг стал суеверно связывать свой успех именно с Лилианой. Если он завладеет ей – то и все остальное ему подчинится. А на Кьяна Ли найдется управа. Он всего лишь человек.

23. Внутренняя политика

Если бы Кьян Ли не жил столько лет в Галлии… если бы он не пересек всю Славию… если бы он не знал порядки Степи, то непременно бы восхитился размахом Цань Мо. У него

была армия в несколько тысяч бойцов, из которых больше пятисот были тяжелыми всадниками. Они, наверное, отменно владели катанами и мечами, за их спиной были неплохие луки, кожаные в заклепках доспехи были отменно скроены. Здесь почти все были бывалыми воинами, судя по тому, что свои длинные волосы они завязывали в высокий хвост. Скорее всего, каждый из этих воинов когда-то служил императору, но ушел из армии – или был уволен за какой-то проступок. Это случалось очень часто. Не так посмотрел, оступился, сказал что-то лишнее, да даже зевнул на посту – всё, собирай свои вещи и проваливай. И, разумеется, ты не получишь своего жалования, которое стражам выдают один раз в год. Платят им немало, и с каждым годом довольствие увеличивается вдвое, вот только мало кто может продержаться год, тем более, два… А уж если три отслужил – то ты образец воина. Были и такие, конечно – не то везунчики, не то хитрецы, не то каменные люди, причем полностью каменные, и в голове тоже камень, а не мозг.

Разумеется, всё это делалось, чтобы не платить воинам, и, разумеется, не могло не обернуться против Императора. Шун Тао, конечно, считал, что народу у него в Империи избыток, что никто не посмеет восстать против власти, да и работу здоровые мужчины найдут всегда. Возможно, он и был прав. В Катае всегда было почтение к власти и к возрасту, а Император был уже очень стар, настолько стар, что с Оберлингом был лично знаком.

Всё же старость не всегда идет в ногу с мудростью. Император, по-видимому, всё еще жил по традициям своей молодости, хотя не мог не знать, что мир за пределами Катая стремительно движется вперед. К примеру, в Галлии, от которой так упорно пытался отгородиться Шун Тао, армия была уже вооружена огнестрельным оружием, а в столице появилось несколько самоходных повозок, называемых в народе мобилями. Да еще по всей стране прокладывались железные полосы, по которым пускали составы с вагонами, подобными шахтным. Пока эти составы перевозили только грузы, но вскорости, когда в их надежности убедятся, будут служить и для перемещения людей по всей стране. Славия пока отставала, но там есть пусть не канцлер Браенг, но его зять Даромир Ольшинский, тоже известный сторонник прогресса – и он активно поддерживает всяких изобретателей.

Когда-то Катай был передовой империей с самыми сильными войсками, лучшими учеными и великолепными врачами. Воины по-прежнему были хороши, астрологи давали точнейшие предсказания, катайских врачей с радостью взяли бы на работу не только в любую больницу мира, но и в придворные лекари. Так почему же Катай столь отсталый сейчас? Стоит только поглядеть на Степь – там нет моря, из воды – всего одна река, нет полезных ископаемых, нет магов – но едва ли их можно назвать варварами! Нет, варвар здесь тот, кто голодает, но продает рис и чай соседям, кто обманывает своих солдат и выжимает все соки из своего народа.

Кьяну казалось, что за пять лет его отсутствия Катай еще больше обнищал и стал еще озлобленнее, но, на самом деле, это было не так. Просто ему теперь было с чем сравнивать. Он хотел бы рассказать Императору, что никто не собирается порабощать его страну, потому что со своими бы управиться, что Галлия – не враг, а скорее, потенциальный союзник, что сейчас войны ведутся совсем в других плоскостях. Ах, сколько хорошего может принести Катаю экономический союз с Галлией! И Кьян Ли непременно предстанет пред лицом деда и выскажет ему всё, что думает – пусть даже это будут его последние слова.

– Там стреляют, – потянула мужа за рукав Лилиана. – Давай посмотрим?

Кьян Ли нехотя подчинился. От канцлера он знал, что Галлия предоставила ренегату две сотни пистолей, но сомневался, что катайцы умеют прилично стрелять. Впрочем, им это и не нужно – напугать крестьян можно одними лишь выстрелами.

– Мда, – пробормотала Лилиана задумчиво. – Ребята даже оружие правильно не держат. Ну кто ж так стреляет?

Кьян Ли внимательно поглядел на свою воинственную супругу и потянул ее к мужчинам, которые пытались поразить бумажные мишени, стоящие в двухстах шагах от них. Подойдя к мальчишке, которому едва ли было хотя бы двадцать, он бесцеремонно вырвал из его рук оружие и протянул Лили рукояткой вперед. Колючка недоверчиво посмотрела на него, радостно рассмеялась и потребовала шомпол, порох и пули. Прочистив пистоль, она ловко зарядила его и, почти не целясь, выстрелила в сторону мишени. Когда дым рассеялся, бойцы, внимательно наблюдавшие за ней, разразились гортанными воплями. Лилиана попала точно в центр.