Не любите меня! Господа!

Черногорец Лариса

— Юлия Григорьевна, с вами все в порядке? — Илья взял её за руку и развернул к себе. — Что произошло, Юлия Григорьевна?

Юлия молча смотрела на него.

— Ну не хотите говорить, так не надо, только не расстраивайтесь, пойдемте, я вас больше ни на минуту не оставлю.

Он подхватил её под руку и повел на веранду. Юлия села на скамейку. Илья подмигнул ей:

— Я сейчас.

Через минуту он был на веранде с подносом, на котором красовались мороженное, пирожное, бутылка шампанского и два бокала. Юлия невидящим взглядом смотрела в даль. Услышав его шаги, она обернулась.

— Юлия Григорьевна, давайте забудем, что я мужчина и вспомним, что я — доктор. Сейчас я буду вас лечить.

Юлия грустно улыбнулась:

— С детства боюсь докторов.

Я добрый доктор. У меня очень вкусное лекарство. Он налил бокал шампанского и протянул ей:

— Прошу вас, давайте выпьем за чудесный праздник и за нашу встречу

— Но…

— Вот никаких но, доктор здесь я. До дна, пожалуйста!

Юлия залпом выпила янтарную жидкость и, спустя минуту, хмель ударил ей в голову.

— Так! Жизнь налаживается, — Илья взял с подноса мороженое и на ложечке протянул Юлии немного:

— Поскольку я доктор, считайте, что я даю вам лекарство. Закройте глаза и откройте рот. Захмелевшая Юлия хохотнула и подчинилась. Илья кормил её мороженым с ложечки как маленькую, приговаривая:

— За папеньку, за маменьку, за Юленьку, за доктора Илью Иваныча…

Юлии и было смешно и хотелось плакать одновременно. Она смотрела на здоровенного мужчину в пиратском костюме, с чайной ложечкой в руках, который глядел на неё с такой нежностью, с таким участием. Он продолжал:

— Ну вот, а теперь еще бокал, ну будем считать что микстуры.

Юлия замотала головой:

— Нет, Илья Иваныч. Я напьюсь!

— Я доктор, я лучше знаю, когда вы напьетесь, а когда нет. Потихонечку…

После второго бокала шампанского Юлия окончательно повеселела, съев с ложечки, при помощи Ильи и пирожное, она почувствовала себя почти счастливой.

— Время! Почти полночь! Все во двор! — зычный голос Деменева созывал всех смотреть фейерверк.

— Пошли? — Илья подал ей руку. Она встала, пошатнувшись. Он подхватил её за таллию и крепко прижав к себе повел к скамейке под раскидистой ивой в дальнем углу площадки.

— Спокойно, пациентка, от двух бокалов шампанского еще никто не падал с ног.

Юлии было смешно. Она смотрела на него как провинившийся ребенок и ничего не могла с собой поделать.

— Ведь предупреждала вас, что напьюсь.

— Лучше быть пьяной, чем несчастной. Давайте смотреть фейерверк.

Часы пробили двенадцать, и гости стали срывать с лиц маски. Огненные сполохи рассыпались в небе разноцветными шарами. Молодой цыган запел под гитару «Очи черные». Юлия сняла маску, Илья тоже. Они стояли позади всех, спрятавшись от посторонних глаз. Он смотрел на неё и понимал, что теряет голову. Раскрасневшаяся, с блестящими от шампанского глазами и роскошной улыбкой она была обворожительна. Слегка пьяна и обворожительна. Он держал в своих объятиях настоящее сокровище. Он хотел, чтобы это длилось вечность. Юлия повернулась вокруг и увидела Андрея. Он стоял без маски и единственный из всех присутствующих смотрел на неё. Она обернулась к Илье, закрыла глаза и поцеловала его в губы. Илья обнял её и поцеловал её в ответ. У Юлии закружилась голова. Её так давно никто не целовал, а поцелуй Ильи был таким нежным и страстным. Она спустилась с небес на землю и открыла глаза.

Она видела как Андрей вздохнул, осуждающе покачал головой и направился к выходу.

Вырвать, вырвать его из сердца!

— Вы самое красивое и самое нежное существо на этой земле. — Илья вернул её в реальность.

— И самое пьяное.

— Это скоро пройдет. Ну вот, вручают призы, смотрите, смотрите, кому досталась золотая табакерка!

Дородная дама, вышедшая на сцену, сняла шляпу с густой вуалью и оказалась казачьим головой с длинными усами, лысиной и рыжим чубом.

Толпа взревела. Раздался шквал аплодисментов, кто-то воровато оглядывался, видимо, к стыду своему, не раз пытался ущипнуть дородную даму во время маскарада. Илья, хохоча от души, обнял Юлию за плечи. Ей стало тепло и хорошо рядом с ним. Он посмотрел на неё.

— Всё еще не доверяете мне? Когда что-то лежит камнем на сердце, нужно поделиться с другом. Радость на двоих — радость вдвойне, а горе на двоих — на полгоря меньше.

— Как доктору?

— Как доктору. И как другу. Я могу считать вас своим другом?

— Конечно. Илья Иванович, конечно. Можно просто Илья?

— Можно, Юленька, конечно можно. А можно я украду вас.

— Попробуйте, — Юлия улыбнулась в ответ.

Праздник продолжался. На подмостках развернулось представление. Илья взял её на руки и тихонько понес вглубь сада. Они сидели на скамейке, и она как на исповеди рассказывала всю свою историю. С самого начала, ничего не утаив. Он слушал, затаив дыхание, она положила голову ему на плечо, он обнял её, прижав к себе. Внезапно она замолчала. Повернувшись, Илья понял — она уснула. Гости разошлись, Илья взял уснувшую девушку на руки и внес в дом, уложив на кушетку в зале. Слуги, убиравшие посуду, с удивлением наблюдали за ними. Еще минуту он стоял, глядя на безмятежно спящую Юлию, затем развернулся и вышел из особняка. Извозчик, задремавший на улице, очнулся от того, что Юсупов похлопал его по плечу, протянул пятак и велел:

— В тюрьму!

* * *

Андрей, точно потерявший разум, ворвался в особняк. Если Юлия не лгала, то его жизнь была сплошным фарсом, его жена сделала подлость и с этой подлостью все это время смотрела ему в глаза, а его тесть и вовсе негодяй, сыгравший на чувствах девушки, которая его искренне любила. Не может быть. Не может этого быть, его семья не могла его так предать. Юлия сказала в кладовой, в старом шкафу. Андрей кинулся к двери старой кладовой. Шкафа в ней не было:

— Тихон! Он закричал что было силы, Тихон, сюда!

Старый камердинер прихрамывая вышел:

— Звали барин?

— Где шкаф?! Где отсюда шкаф?

Лицо камердинера вытянулось:

— Так это, барин, еще, помнится, после свадьбы Наталья Сергеевна велела вынести и спалить и его и все что в нем!

— Так что было в нем? Ты помнишь! Что было в нем?

— Простите барин, не грамотные мы. Ну бумаги старые, тряпье. Все сожгли.

— Прости! Прости старина.

Андрей сел на корточки, прислонившись спиной к стене. Похоже Юлия не лгала и Натали просто уничтожила следы преступления. Где еще это может быть. Андрей вспомнил. Юлия сказала, что листовки могут быть где угодно. Промелькнула мысль. Зала! Бальная зала. Она была самой большой и самой старой комнатой в особняке. Там было четыре камина и кладовая, куда со всего дома сносили бумаги, чтобы растапливать ими камины. Он кинулся туда. Рванув дверцы кладовой, Андрей с остервенением принялся выкидывать древний бумажный хлам. Десять лет! Да за эти десять лет, конечно, все уничтожено. А может Юлия лгала, может Натали ни в чем не виновата. Да — ревнивая, да — взбалмошная, но не предательница же! Добравшись до дальней стенки комнаты, он увидел на полу пожелтевшие, скомканные листки. Развернув один из них, он прочитал:

«Казаки! Пришло время выбрать наш путь! С кем мы, с отсталым режимом самодержавия, или новым, революционным путем демократической России, где каждому будет место по его заслугам, где ваши дети не будут больше страдать от холода и голода, а вы будете сами выбирать, каким путем идти нашей великой многострадальной стране! Я поведу вас верной дорогой, К черту царя батюшку — он не может помочь ни нашей земле, захлебывающейся кровью на Кавказе, ни нашим детям, умирающим от нищеты. Да здравствует новая власть- власть народа! Вставайте! Будьте едины, я, сын генерал-губернатора, осознавший всю пагубность нашей власти, всю подлость её и несправедливость… Я, Андрей Истомин, возглавлю…»