Не могу больше
Шрифт:
В паху полоснуло больно и сладко, налилось жаром, вздыбилось. Он в бешенстве сжал отозвавшийся короткими спазмами член, и тут же в испуге отдернул руку. С ума он, что ли, сошёл?! Не хватало ещё залезть в штаны прямо здесь, на этом полудетском ложе своей жены.
И который теперь час?
Взглянув на часы, Джон тихо присвистнул — скоро двенадцать. Никогда ещё ему не приходилось спать до полудня. Видимо, издерганный разум сам за него всё решил: погрузился в краткосрочный анабиоз. Но Джон не
Дверь еле заметно дрогнула и приоткрылась. Легкое дыхание просочилось в спальню.
— Я не сплю, — отозвался Джон. — Мэри?
Жена заглянула и остановилась в дверях.
— Доброе утро.
— Скорее уж — добрый день. — Джону было неловко сидеть перед ней неодетым, будто и не было ночи, проведённой ими в одной постели. — Почему ты не разбудила меня?
Мэри прошла в комнату и остановилась возле окна — тоненькая, нежная в теплом пушистом свитере.
— Зачем? Ты спал очень крепко. К тому же сильно метёт — вряд ли мы сегодня уедем.
— Похоже на то. Но, когда снегопад прекратится…
— Джон, ни к чему меня уговаривать — я готова уехать в любую минуту. — Она прикоснулась к стеклу. — Снег такой холодный и сладкий. Как твой поцелуй. Я выходила в сад — пыталась пробраться к тому месту… Ведь ты уже знаешь? — Обернувшись, она посмотрела пристально и почти надменно: готовая принять всё, что услышит, и не собирающаяся виниться и каяться. — Знаешь, как погиб мой отец? Наверняка она тебе рассказала.
— С чего ты это взяла?
— Слышала, как ты уходил. И знаю её привычку торчать по ночам у камина и напиваться.
— Ты говоришь о своей матери… — предупреждающе начал Джон.
Но Мэри будто не слышала.
— Представляю, как она насладилась эффектом. Я плакала, плакала, ждала, а потом задремала. Не дождавшись… Так ты уже знаешь?
— В общих чертах.
— И ничего не хочешь сказать?
— Мне жаль.
— Жаль? И только? Странно.
— Мне очень жаль. Прошло много лет.
— Да. Но болит по-прежнему сильно. Особенно здесь, в этом доме.
— Зачем было приезжать?
Мэри усмехнулась горько и зло. — Очень уж хотелось вырвать тебя из его грязных лап. — Она обернулась и посмотрела в упор: — И я это сделала. Хотя бы на одно проклятое Рождество. Ты голоден?
Джон оцепенело смотрел и слушал. Но на смену оцепенению медленно приходило долгожданное облегчение: господи, господи, наконец-то узел разрублен. Он ни за что, ни за что на свете не останется с этой женщиной.
Не дождавшись ответа, она подошла и присела на край постели.
— Ты сейчас
Она поднялась и вышла, плотно прикрыв за собою дверь.
Джон со стоном зарылся лицом в подушку. Эта чертова жизнь его доконает! Все её безжалостные тычки и затрещины.
Он кубарем слетел с постели и схватил телефон.
— Джон?
Радость в голосе Шерлока была непереносимой, сжигающей, не оставляющей места сомнениям, но всё-таки Джон взволнованно его оборвал: — Погоди. Скажи мне…
— Что случилось? Почему ты… такой?
— Заткнись. Скажи — ты и Джим…
— Я и Джим?
Слова, кощунственные и оскорбительные, забили глотку соленым комом — у него совсем плохо с мозгами?! Что за вопрос он собрался задать Шерлоку?!
— Эм-м… Чем занят?
— Пью чай и смотрю совершенно дурацкий фильм, тот самый, который всегда тебе нравился, и которым ты выводил меня из себя. Помнишь? Ну, про того чокнутого идиота.
Счастье нахлынуло горячо и мощно. Шерлок просматривает его диски.
— Сам ты чокнутый идиот. Как погода в Лондоне?
— Снегопад.
— И здесь. Черт, очень боюсь надолго застрять.
— Так что ты хотел узнать о Мориарти?
— Да пошел он на хер, твой Мориарти.
Шерлок рассмеялся. — Как всегда, последователен и логичен.
— И голоден. Я недавно проснулся.
— Что-о? Джон, полдень уже.
— Быстрее время пройдет. Всё, продолжай смотреть своего идиота.
— Твоего идиота.
— Хорошо, моего идиота. А я в душ. Шерлок…
На минуту Джон замолчал, сосредоточенно рассматривая руку с зажатым в ней телефоном.
— Джон? Эй, куда подевался?
— Я… Черт… Я страшно скучаю.
И опутан по рукам и ногам. Шерлок, мне так нужна твоя помощь! И ещё… Ещё я жить без тебя не могу.
*
Душ и погорячее.
Грешно?
Грешно.
*
В гостиной он застал одного Криса, растянувшегося на диване и окутанного белесым, картинно клубящимся облаком. Заслышав шаги, тот приподнялся и приветливо заулыбался. — Джон. А я вот наслаждаюсь. Вишневая сигара — мой традиционный полуденный разврат. Одна-единственная за день, но от этого она ещё вкуснее и ароматнее. На большее моё сердце, к сожалению, решиться не может. Как спалось? Судя по всему, сновидения были потрясающими, и расставаться с ними вы не спешили.