Не могу больше
Шрифт:
В теплой домашней куртке и крупной узорной вязки гольфах, натянутых поверх не менее теплых штанов, он выглядел величественнее любого облаченного в мантию императора.
— Да уж, — весело ответил Джон — рядом с этим символом вселенской гармонии тревоги мельчали, и рассеивались мрачные тучи. — Я проспал всё на свете.
— Ничего особенного вы не проспали, — заверил его Кристофер. — Разве что пару чашечек кофе и гору сэндвичей моего личного приготовления. Это, конечно, потеря, но восполнимая. Кстати, ваша заботливая жена хлопочет в кухне — готовит для вас поздний завтрак. К которому я, кстати, с удовольствием
Чем окажете мне неоценимую услугу.
— А Эмма?
— Миссис Гилл валяется в теплой постельке. Как всегда после рождественской ночи. Я не беспокою её. Вы напрасно оделись так легкомысленно, молодой человек. — Мужчина окинул Джона критическим взглядом. — Эта тоненькая футболка не самый подходящий наряд — за ночь ощутимо похолодало. Я интересовался прогнозом: к вечеру снегопад сойдет на нет, и ударит настоящий морозец. Слава Богу! — Он доверительно снизил голос. — Мне нравится этот дом, но… Очень хочется поскорее отсюда смыться. А вам?
— Ну…
— Можете не отвечать. Я и так это вижу.
– Он, наконец, поднялся с дивана, потянулся с могучей грацией и махнул остатком сигары в сторону ярко освещенной столовой. — Надеюсь, вы не откажетесь от глотка настоящей английской водки.
— И отказался бы, да разве же вы позволите, — улыбнулся Джон.
— Совершенно верно — ни за что не позволю.
Стол радовал глаз свежей сервировкой — Мэри постаралась на славу.
— Милая девочка, — негромко сказал Кристофер.
– Но, по-моему, вы не особенно ладите.
— У нас… небольшие трудности, — уклончиво ответил Джон.
— Бывает. Вы слишком молоды и нетерпеливы, чтобы не споткнуться во время бега по жизни. Со временем остепенитесь. — Кристофер сделал приглашающий жест и грузно уселся за стол. — Малышка ревнует вас к одной из лондонских подружек-красоток? — подмигнул он задорно и весело.
Не понимая, зачем это делает, Джон ответил без тени шутки: — К другу. К моему лучшему, единственному другу.
Крис ошарашенно приоткрыл рот.
— О. Пожалуй, я лучше заткнусь и налью по стопочке, — пробормотал он смущенно.
— Вы неправильно меня поняли… — начал было Джон, но потом, почувствовав, как безмерно, как отчаянно устал от доказательств и оправданий, безразлично добавил: — А впрочем, это неважно.
— Да Бога ради, Джон. Какая разница, кто и как вас понимает. Будь проклят мой болтливый язык! — Крис поставил перед ним стопку, подложил на тарелку ломтик ветчины, треугольник поджаренного хлеба с паштетом и преувеличенно бодро воскликнул: — С Рождеством! — Он вкусно сделал глоток, причмокнул и посмотрел Джону в глаза. — Но скажу вам по чести, муж маленькой Мэри, это ваше единственный прозвучало весьма впечатляюще.
— Я очень сильно его люблю.
Сказал, и не ужаснулся.
«Ну вот я и признался в любви к Шерлоку Холмсу. Признался вслух почти незнакомому человеку. И безмерно этому рад».
В душе разлилась волна благодарности: Кристофер промолчал, и промолчал так прекрасно, так мудро, что даже тень неловкости, промелькнувшая в ставшей вдруг раскалено жаркой и душной столовой, растворилась бесследно. То, что больно кипело у самого сердца, не давая ему биться в полную силу или, напротив, задавая немыслимо бешеный темп, мягко вспенилось и улеглось. И если бы не Мэри, вошедшая с керамической супницей, полной чего-то горячего
Если бы не вошедшая Мэри.
Она замешкалась, оглядывая стол и подыскивая местечко для приготовленного ею блюда.
— Что там у нас? — суетливо подскочил Крис в попытке помочь. — Чем порадуете двух голодных мужчин, дорогуша?
— О, Кристофер, — рассмеялась Мэри. — Не вы ли час назад за обе щеки уминали нечто, величиной и высотой напоминающее небоскрёб?
— Для моего организма это лишь маловразумительное баловство: какие-то жалкие листки салата вперемешку с кусочками ветчины и булки… О, густой суп? Боже, Мэри, вы маленькая колдунья. Сытно, горячо и наверняка очень вкусно.
— Джон никогда не жаловался. Да, милый?
— Да. Жаловаться я не привык.
Мэри тепло улыбнулась и опустилась на соседний стул.
— Поухаживай за мной, Джон. Я голодна. — И протянула Джону тарелку.
— Ни за что! — воскликнул Крис, отнимая у неё белоснежный фарфор. — Что ваш муж понимает в такого рода священнодействии: наполнение тарелок благоухающей пищей богов? Лишь истинный ценитель кулинарии способен сделать это, как полагается. И он перед вами.
И снова Джон подивился небывалой душевной тонкости говорливого и на первый взгляд не слишком чувствительного Кристофера Гилла — мирно, по-домашнему орудовать половником ему хотелось сейчас меньше всего.
Он был уверен, что Мэри с трудом сдерживает досаду — ни очередная милая улыбка, ни шутливо выставленный в сторону отчима пальчик не ввели его в заблуждение. Но острые углы Крис умел сглаживать виртуозно: он так красиво и ловко их обслужил, сопровождая свои действия таким галантным поклоном и такой обезоруживающей улыбкой, что Мэри ничего не оставалось, как включиться в игру.
— Вы удивительный человек.
— Это бесспорно, — очень серьёзно согласился Кристофер и страстно чмокнул серебристо блеснувшую ложку. — Приступим.
— О, господи! Старый болван, как низко ты пал: целуешься со столовым прибором, — раздался насмешливый голосок. — Чем ещё столь же странным ты занимаешься, когда нет рядом жены?
Все дружно обернулись на дверь. Крис довольно заулыбался.
Заспанная, но тщательно подкрашенная и причесанная Эмма была невозможно мила: изящная, сияющая, чувственная.
— Мамочка, — прошептала Мэри. — Мамочка, ты такая красивая и молодая.
Джон вздрогнул от неожиданности.
*
День пролетел незаметно. Было на редкость уютно, тепло и спокойно. После ланча мужчины состязались в шахматы; вечером все вместе играли в скрабл — азартно и увлеченно; смеялись, спорили, обижались. Обедали поздно, доедали рождественское изобилие. Пили возле камина чай с наскоро испеченным Крисом сдобным печеньем. Выходили на улицу — любовались отяжелевшим садом, живописно запорошенным вьюгой. Мужчины по очереди расчищали парковочную площадку и сметали сугробы с занесенных снегом машин. Снег заметно редел, и было очень похоже, что к ночи снегопад наконец-то угомонится. Утром можно смело трогаться в путь.