Не могу больше
Шрифт:
— Я сыт.
— Ты намерен мне возразить? Снова заорать? Попробуй, — фыркнула она, убегая в кухню.
— Я намерен извиниться, — Джон досадливо морщился и сжимал кулаки: совсем не осталось выдержки. — Прости, пожалуйста.
— Пустяки. Накапай ещё в бокалы, да посолиднее — я скоро, — донеслось из кухни, а следом за этим послышался изумленный возглас: - О, мой бог! Неужели?! Неужели эту красоту создала я?! — Через пару минут Гарри с небольшим керамическим противнем возникла в дверях: — Ты только взгляни…
Джон
— Тебя дома-то кормят? — усмехалась сестра.
— Кажется, да.
— Кажется? — Она сдвинула брови. — Ну-ка, остановись и возьми в руки бокал. Глотни.
— Какого черта? Вкусно…
— Никто у тебя не отнимает тарелку. Но твоё «кажется» очень меня тревожит.
— Что в нём тревожного? — удивился Джон, нанизывая на вилку кусочек телятины и с вожделением на него поглядывая.
— Да всё. Человек не замечает происходящего — разве этого недостаточно для тревоги?
— Человек устает на работе. Как вол. Не забывай: новогодние праздники — не самый легкий для врачей период. Жизнь обходит стороной, а обеды и ужины — тем более. Гарри, дай спокойно поесть.
— Почему-то моё жаркое тебя стороной не обошло, — возразила она. — Что случилось, Джон? Что с тобой? Ты ответишь мне когда-нибудь или нет?
— Кроме цейтнота в клинике, всё в полном порядке.
Он бросил короткий, чуть виноватый взгляд и снова принялся за жаркое.
— Так я и думала. Знала, что этим кончится.
Гарри поднялась и вышла, вернувшись с тонкой перламутровой сигаретой в пальцах.
— Это ещё что за новости? — нахмурился Джон. — Куришь? И как давно?
— Давно. Но редко. Когда начинает противно трясти изнутри.
— А сейчас тебя начинает противно трясти?
— Да. Потому что собираюсь сказать то, что думаю. И это очень серьезно.
— Да? Ну-ну, я готов к самому худшему. — Было заметно, что Джон изрядно напрягся, и даже попытка иронии выглядела жалко, искусственно. Он отложил вилку, дурашливо поёрзал на стуле, и, откинувшись на его мягкую набивную спинку, поднял бокал. — Говори свою серьёзную речь.
Гарри подошла сзади, обняла и невесомо коснулась губами затылка.
— Бедный мой, бедный…
А потом села напротив, щёлкнула зажигалкой и с наслаждением затянулась.
— Ты влюблён, — сказала она уже без тени эмоций. — Влюблён так, что потихоньку сходишь с ума. Ты растерян и потрясён. Напуган. Измучен. Очень сильно измучен. И мне больно на это смотреть.
— Изумительная констатация, — рассмеялся Джон, залпом доканчивая скотч. — Я сражен наповал.
Но Гарри даже не улыбнулась.
— Я всё понимаю, братишка. Твоя жизнь, твои убеждения… Ты всегда был натуралом. Во всяком случае, выглядел как занудный и пресный натурал. Даже рядом с ним. Но какое имеет значение то, как выглядишь до определенного момента? И кем себя
— Оно?
— Оно. Самое главное. Смысл.
— Говоришь загадками.
— Господи, Джон. Какие загадки? Зачем ты врешь? Своей правильностью и праведностью ты можешь запудрить мозги кому угодно, только не мне.
Она смотрела с жалостью и легким недоумением.
Джон подавленно молчал. Возражать не имело смысла. Кроме того, их отношения с Гарри всегда строились на доверии. Юлить было противно. Да и к чему? То, что разрывало висок вот уже две недели, настойчиво искало выхода, молило об избавлении. Гарри, как всегда, подставляла плечо, на которое отчаянно хотелось опереться. Всей своей тяжестью.
— Если ты упустишь этого парня, я тебя не пойму.
Глаза потускнели и наполнились мукой. Как он устал. Безмерно.
— Я женат, не забыла? Это чего-то стоит?
— Да, безусловно. Но ровно столько, сколько стоит. Не завышай цену, Джон — прогадаешь.
— Однажды Мэри спасла меня.
— Господи, что за жалкая чушь?! Зачем тебе это? Почему ты так настойчиво делаешь из обыкновенной девчонки мученицу? Святую Орлеанскую деву? Спасительница Мэри. Меня сейчас стошнит.
— Гарри…
— Что — Гарри?! — Она нервно затушила сигарету и близко придвинулась, всматриваясь в посеревшее, растерянное лицо. — Джон, никто никого не спасал. Выбрось это из головы. Не было вмешательства Высших Сил. Не было Гласа с Небес. Совпадение. Вы просто встретились. Это ты превратил заплеванную подземку в Предназначение, в Фатум. Я понимаю — на тот момент всё казалось тебе важным, великим, полным мистических знаков. Но это не так. Ты сходил с ума от тоски по Шерлоку. Мэри давно не имела любовника. Всё. Вот и весь твой Фатум. Вся твоя чертова мистика.
Слышать то, что и сам давно уже понял, было и больно, и сладко. Но разве от этого легче? Разве туго затянутый узел хоть на йоту ослаб?
— Многого ты не знаешь. — Джон посмотрел с такой грустью, что сердце Гарри задрожало, заныло от жалости.
— Джон, поверь, я ничего не имею против твоей жены. В принципе. И если бы не Шерлок…
— Ничего не имеешь против? — Он вдруг ощетинился, метущийся взгляд приобрел холодную жесткость. — И совершенно напрасно.
— То есть? Что ты хочешь этим сказать?
Не допустите огня. Это что, новая форма проклятья?!
— Ничего. — Джон резко качнул ладонью, отметая все дальнейшие вопросы сестры. — Пустяки. Так что — Шерлок?
Гарри послушно продолжила:
— Когда я на него смотрела…
— Смотрела?
— Да.
— Что значит — смотрела? — от удивления перехватило дыхание. — Где и когда ты могла на него смотреть?
— Это шутка? — Гарри поднялась, направляясь к двери.
— Какие к дьяволу шутки?! И куда ты снова уходишь?!