Не мой, не твоя
Шрифт:
И в общем-то я её понимаю. Я и тогда, когда сунул ей деньги, прекрасно понимал, что у нас больше никогда ничего не будет. Только не знал, что буду хотеть её ещё больше. И не просто на раз, а чтобы быть вместе, всегда… И хотеть так, что терпеть порой невмоготу.
Иногда думалось — надо просто сломить эту ее отстраненность. Но, если честно, боялся, что это окончательно все разрушит. Отпугнет её, уничтожит даже те хрупкие недоотношения, что сейчас были между нами. И не будет вообще ничего. И как тогда
Я в сотый раз, наверное, взялся за телефон. Ну да, спрошу, как дела. Бесит это, конечно, но хотя бы голос её услышу.
Однако Марина на вызов не ответила. Я перезвонил чуть позже — но опять длинные гудки и автоответчик.
Нет, я, разумеется, понимал, что это ничего не значит. Мало ли чем она там занята. Может, опять дочь укладывает, может, и сама спит, убеждал я себя. Но… через полчаса уже мчался по вечерним улицам в сторону Помяловского. И оправдание быстро нашлось: фотку отцовского эсбэшника ей покажу. Она же тоже упоминала про какого-то лысого, кто там всем заправлял…
Хорошо, что повезло с подъездом — оказался открытым. Но как только зашёл в эту затхлую темень, услышал какие-то крики, суету и припустил наверх.
— Что случилось? — срывающимся голосом спросил я, влетев без стука. Впрочем, дверь ее квартиры тоже была приоткрыта. И вопли доносились именно оттуда.
— Тимур, — оглянулась она, и на миг в ее лице проступила радость. И в груди у меня сразу дрогнуло.
Марина стояла посреди комнаты, держа на руках насупленную Олю, которая поджала губы, как будто хочет плакать, но держится.
Рядом с Мариной я заметил чужую тетку в длинной норковой шубе и толстого мужика. Вопила, судя по всему, тетка, а мужик ей иногда поддакивал. Но когда я появился, все сразу замолчали.
— Что тут происходит?
— А вы кто? — обратилась тетка ко мне с претензией, но я пока её проигнорировал.
— Марин, всё нормально?
Просто выглядела она какой-то взмыленной, даже измученной.
— Нет, ненормально, — встряла тетка. — Кто будет дверь чинить?
Я мельком взглянул на тетку, но меня больше волновало, что с Мариной.
— Вот люди затопили нас, — пояснила она усталым голосом. — Дома их весь день не было, вода лилась. Пришлось вызвать слесаря и взломать дверь. У них там трубу прорвало.
— А если бы у нас квартиру обнесли? — верещала тетка.
— Может, и обнесли. Мы ещё не проверяли, — вставил свое слово толстяк.
— Вот именно! И ещё большой вопрос, что вы за люди, кто такие…
Тут только я огляделся по сторонам. Воды на полу уже не было, но штукатурка на стенах сплошь покрылась мокрыми темными пятнами и уродливыми разводами. Да и запашок стоял соответствующий.
— Хрена себе вы умники. Вы во что хату чужую превратили?
— Мы превратили? Трубу прорвало! Мы-то тут при чем?
А у меня от её трескучего визга уже виски стало ломить.
— Да при всём. Завтра приходим и делаем тут ремонт. А сейчас прочь пошли.
Я вытолкнул обоих в подъезд. Вернулся — Марина с потерянным видом сидела уже на кухне, на табуретке, держа дочь на коленях.
— Да ты чего так убиваешься? Хочешь, я нагну твоих соседей, они не только тебе ремонт сделают — весь ваш вонючий подъезд вычистят и обустроят?
— Да меня просто достало всё. Понимаешь, прямо одно к одному. Только вздохнешь спокойно — и тут же новая напасть. Нет, спасибо тебе большое. Эта истеричка уже весь мозг мне исклевала. Мы с Оленькой гуляли, пришли с улицы — а тут всё плавает… А эти, — Марина показала наверх, — были на работе, я телефонов их не знаю, стучалась, стучалась, в ЖЭУ целый час не могла дозвониться, ну чтоб сантехника прислали, чтобы воду перекрыл… В конце концов плюнула и вызвала слесаря, потому что с потолка аж ручьями лилось…
— Да я все понимаю. Ты все верно сделала.
— Потом пока все убрала… И то ты погляди — ну это же бичарня какая-то теперь…
Я уж не стал говорить, что потоп не сильно попортил обстановку. В смысле, и до этого было ненамного лучше.
— Вот как мне сюда комиссию из опеки приглашать теперь? Было бы ещё лето, окна бы хоть открыла, просохло бы всё быстро, а так… И футон весь промок насквозь…
— Поехали ко мне.
Марина что-то хотела сказать, но тут же осеклась, посмотрела на меня в смятении.
— Я же не поэтому жалуюсь, просто поныла маленько, чтоб выговориться, чтоб просто полегчало, а не чтобы ты нас к себе…
— Марин, давай без этих дурацких реверансов. Я не жилетка, если ты мне говоришь о проблеме, я ее решаю, а не платочки подаю. Собирайся и поехали.
Она не двигалась, смотрела на меня исподлобья черт пойми с каким выражением. Потом сказала:
— Мне неудобно, ты и так столько всего сделал для нас, хотя не обязан, мы же тебе никто.
Это завуалированное «мы тебе никто» несло вполне конкретный посыл — между нами ничего нет и не будет. И хотя я и так это знал, а всё равно неприятно царапнуло. Мягко говоря.
С минуту я смотрел ей в глаза, и хотя мы оба молчали, но возникло явственное ощущение, что спорим, причем горячо и пылко.
«Поехали!» — мысленно убеждал ее я.
«Ни за что!» — упрямо отвечала она.
Я опустил взгляд ниже, на ее дочь, которая, прикорнув на плече, уже спала.
— Ты о ребенке подумай. Или вы на табуретках спать будете? И плесенью этой дышать? Я тебе по-дружески предлагаю реальный выход. Какие могут быть…
Она потупила взгляд, но все равно еще колебалась.