Не на месте
Шрифт:
Хватит! Все. Не надо об том... Просто не молился как след, вот оно и вылезло опять. Хотя его никакой молитвой не отгонишь...
Вот и тропа. А ты напрямки попер, балда! Тропок-то вон сколько, и все вниз, к дороге, к стене городской. Туда мне. Правильно. Даже и поотпустило сразу...
***
Стена каменная в десять локтей вышиною, а ворота - настежь. Знатные ворота: вереи в два обхвата, створки в ладонь толщиной, медными клепками усажены. Стражники дюжие, в бронзовых шлемах,
А народищу-то! Кабыть в стремнину затягивает. Все нарядные и ото всех вином так и прет. Под стеной, в тени, корчаги стоят, и продавцы оттуда вино черпают, разливают. Ан вино-то не вода, денег стоит. Да и одуреешь с него. Вона, кой-кого уж разморило, валяются на травке. Это что ж к вечеру будет?
Вона город-то! Домины каменные, напирают, теснят, и народу битком, так и мнет, точно в крупорушке.
– Где колодезь-то тут?
– людей спрашиваю.
– Туда, - рукой машут.
Проталкиваюсь. Пахнет камнем нагретым, людьми, дымом, вином, стряпней, пылью сухой... О! Вода! Даже плеск слышно и как ворот скрипит. Бегу, суму локтем прижав. Колодезь - каменный тоже. Только вот очередь к нему. Да вон поилки. Уж потеснитесь, лошадушки, невмочь мне...
Люди смеются:
– Похмелись поди!
– Во дурной, а?
Пусть их. Пью, пью... Хоть стоялая вода, а слаще родниковой. Башку макнул, поболтал, обдался весь. Рубаху снял, пополоскал, отжал и обратно напялил - обсохнет мигом. И в горшок еще с собой набрал - фляги-то нету, не сообразил припасти.
Несу кое-как, к груди прижавши. Кругом гляжу: эка богато! В окнах материя красивая понавешана - не на продажу, для красы. Дома-то все высокие, в два этажа, да впритирку стоят, кабыть срослись. А через улицу, поверху, еще перемычки каменные. И ни деревца. Только навесы всюду - соломенные, парусиновые. Для тени. Камень-то на солнце так и калится.
Выхожу на площадь. Вот и ярмарка, торжище огромное. Лавки рядами, возы теснятся, шум, гам. А влево по улице видно, как дома на гору карабкаются, и на самом верху - замок княжий, будто украшенье.
А ярмарка! Зайдешь - и потонешь сразу. Ослепнешь, оглохнешь и нюх собьешь. Столько лавок, товару разного! Гудит-бурлит, везде народ толчется, щупает, торгуется, а то и стащить норовит. Но на то вон стражники, щиты медные. Хотя и стражники нынче пьяны...
Продавцы за рукав хватают, кричат с разных сторон. Хорошо, деньги в пояс зашил: ладно воры, сам спустишь враз, не заметишь... Тут и ткани заморские, и сапоги, узором расшитые, каких и староста сельский не нашивал; посуда медная, надраенная, аж светится, горшки чудные, долгоносые.... Чего только нет!
Поискал своих, кто по чешуйному ремеслу. Куда там! Зато выбрел в оружные ряды. Топоры боевые, тесаки, палицы, мечи всякие - и в завитках, и с позолотой, и вовсе кривые, как серп... Аж зудит в ладонях: будто сжимаю уж рукоятки... вон тех, парных, чуть выгнутых, узких... сабель.
Еще чего! Бегу скорей прочь. Верно, по нраву ему оружие, бесу-то... Ан выкуси! Знаю тебя!
Иду кругом. Тут телеги с овощами-кореньями, мясные ряды, рыбные... Ох и воняет эта рыба морская! Да не токмо рыба: тут и гадины какие-нито разлапистые, и ракушки вон варятся в чане... Воняет, а кишки-то аж сводит с голодухи-то... Иду дальше. Зерно, бочонки с соленьями, корчаги с маслом... и хлеб... Боже, сколько хлеба! И пироги, и булки, и калачи, и так пахнет...
Рву когтем нитку суровую из пояса. Да зашил-то крепко. Колупал-колупал, только воду из горшка расплескал. Уцепил кое-как малую монетку-полушку. Сую торговке:
– Бог в помощь, тетечка. Чего вот на это купить можно?
А она глядит, как у меня рука ажно дрожит, и смехом отвечает:
– Да ладно уж, - и подает мне каравай.
Навроде милостыню...
– Господь тебе воздаст, - сиплю. Стыд-то!
Однако, недешев в городе хлеб, надолго моей заначки не хватит... Надо скорей решать, куда податься-пристроиться. Зачем-то же меня сюда вывело?..
И тут, как нарочно, принесло ветром дух морской, соленый. Так и тянет за ноздри... Можа, пойти на корабль попроситься? Уплыть подальше, куда приведется, а там, глядишь, и до земель веруанских когда доберусь. Коли не святой отец, может, хоть мудрецы ихние мне растолкуют, как быть-то с бедой моей?..
***
Иду вниз. Каравай схарчил, воду выхлебал. А все мало. Печет-то страсть, враз все пОтом выходит. Рубаху бы снять, да неловко: люди кругом одетые...
Выхожу в другие ворота. А город, вроде, и продолжается, только дома тут уж поплоше, помельче. И воняет больше рыбой, ворванью, дегтем. Струганным деревом, пивом кислым, дымом зло-едким и съестным тоже чем-то. Но и морем, конечно. Уж видно его хорошо: кабыть прямо на небе полоска синяя намалевана, за окоем уходит, и края ему нету. Плещет, ухает, будто дышит.
В порту шумно, людно. Корабли стоят сам-разные: тут прямые паруса, тут трехугольником косым аль двумя; тот с веслами, этот без. Какие громадные, с целый собор размером, а есть поменьше. Поверху, на палках язычки цветные полощутся - флаги. Эт' чьих краев обозначает, да я в том не смыслю.
Вона и чужане. А страшные-то! Черные, что твоя сажа, щуплые, голомордые и в рубахах ярких да длинных - так и подумаешь: бабы. Но нет, мужики вроде. При них - пара молодок из наших да девчонок несколько, одна и вовсе малая - чужанин ее на плечах тащит.
Рядом старушки на железных противнях ракушки жарят (вот откуда дух-то чудной). Спрашиваю у одной:
– Увезут, поди, девок-то?
– Ясно, увезут, - кивает.
– Но ты не думай, обиды им не будет. Южанам бабы для семьи нужны. Для приплоду, понял?
– А-а... А парней они не берут?
Смеется:
– Ну, коли ты родить умеешь...
Тут чужане с нами поравнялись. Девки-то носами хлюпают, только малой нипочем: трескает сласть какую-то, чумазая. Не понимает еще... А одеты-то все худо, в рванье.
Слышу, чужанин молодку улещивает:
– У нас женщина ценят! Хорошо жить станет: хороший дом, богатый муж.
Та только кривится. А бабки шушукаются промеж собой:
– Господи, даже проблядушек прибрали...
– И! Да какая ж добром захочет век на чужбине жить, да еще с такой образиной!