Не прикасайся!
Шрифт:
- Идите к черту, Александр Олегович.
Никольская кладет трубку. Я совсем не чувствую удовлетворения, телефонный разговор - не то, что мне нужно. Я бы дорого заплатил, чтобы она сейчас оказалась рядом и лично, лицом к лицу держала ответ за свою выходку.
И что бы ни решили Серега с ее отцом, я уже знаю, что займусь Никольской сам.
- Давайте дружно успокоимся и вспомним, что Настя, по сути, еще ребенок.
- Ей двадцать! - рычу я. - Двадцать лет! Ты открыл «Элит» в двадцать
- Она слепая. У нее не было детства, только катки, соревнования, медальки и грамоты. Потом авария. Школа закончена еле-еле, образование сосредоточено на адаптации. Не сравнивай нас, здоровых мужиков, и ее.
- И что? У нее интернета не было и нет? Она не видит тонны вранья там? Не видит, как таких дурочек разводят на громкие заголовки? На кой хрен она туда потащилась?! Ребенок она, или нет, а я более чем уверен: маленькая дрянь прекрасно понимала, зачем туда идет и что будет говорить!
- Возможно, - кивает брат. - Но не будем же мы мстить ей за пару слов на ТВ.
- Пару слов?! Пару слов?! Да она целый час поливала меня, клуб, штаб, Гаврилову! Это не оброненная в комментах в инстаграме фраза! Она целенаправленно туда пошла! Села и открыла свой рот, хотя во всем, что случилось, была сама виновата.
- Жаль вас прерывать, - слышу я мужской голос. - Но у меня совсем мало времени. Хочу еще успеть поговорить с дочерью.
- Борис Васильевич, проходите, присаживайтесь. - Серега кивает на свободное кресло.
Никольский-старший, казалось, совсем не изменился. В последний раз я виде его очень давно, еще когда Настасья была мелкой. Вообще у меня еще тогда сложилось ощущение, что ею в семье куда больше занимался старший брат. В Настасье, кажется, не было ничего от отца: ее хрупкая внешность ничем не напоминала резкие черты лица отца.
- Итак, господа, я буду краток. О том, что Анастасия дала интервью, я не знал и поддерживать эту инициативу не собираюсь. Вещи, прозвучавшие в нем... не совсем корректны. А некоторые совсем не корректны. Однако Анастасия - моя дочь, к тому же ей непросто дается адаптация к новому состоянию. Поэтому мне бы не хотелось, чтобы конфликт перерос во взаимный обмен колкостями на виду у прессы и зевак. Давайте обсудим официальные комментарии, которые дадим прессе и компенсацию пострадавшим от интервью. Я открыт к предложениям, но, как уже говорил, ограничен во времени.
- Борис Васильевич, - брат вздыхает, - «Элит» не нужны компенсации, мы не нуждаемся в спонсорах. Однако очевидно, что у Анастасии есть обида, связанная с нашим отделением фигурного катания и... с бывшим тренером. Мне бы больше хотелось решить этот вопрос. Может, мы назначим встречу с Анастасией? В неформальной обстановке, например. Поговорим, обсудим все детально.
- Я должен посоветоваться с ее врачом, но не вижу причин, почему бы этого не сделать, - кивает Никольский.
О да, я совершенно точно это сделаю. Причем намного раньше и в более неформальной обстановке.
-
У Никольского звонит телефон, и я снова отвлекаюсь на размышления. Встреча, обсуждения, пресс-релизы... Серега будет вытирать ей сопли до скончания веков. Как будто мы виноваты в том, что у девицы не порядок с головой. Что с ней обсуждать? Сотворенную глупость? Так она не первая, и вряд ли последняя. Настасья вообще редко думает о ком-то, кроме себя. Ее обиды всегда на первом месте. Не понравилось решение тренера? Побежали прыгать пьяной за руль! Не понравились последствия? Побежали на федеральный канал, набрасывать на вентилятор!
А потом стоит и со скорбным видом ощупывает стены, явно веря, что слепота дает карт-бланш на любые капризы.
Хрен тебе, Анастасия. У всего есть предел.
Некоторое время Никольский-старший слушает собеседника, нахмурив брови. Серега отвлекается на собственный мобильник, я задумчиво наблюдаю за тем, как народ снует туда-сюда по внутреннему дворику клуба. И отвлекаюсь от этого медитативного занятия, только когда слышу:
– Как сбежала?! Макс, блядь! Как могла сбежать слепая девушка?! Ты охранник или кто? Да нет, ты дебил! Ищи! Ищи, мать твою, иначе я тебе башку лично снесу!
Я резко поворачиваюсь и смотрю на Никольского в поисках подтверждения своей догадки. Внутри зарождается противное чувство тревоги.
- Господа, вынужден просить меня извинить. Перенесем наш разговор на другой день. Настасья сбежала из дома, попытаюсь ее разыскать.
- Разумеется, Борис Васильевич. - Серега поднимается. - Вам нужна помощь?
- Нет, справимся силами охраны. Ее телефон отслеживается, так что, думаю, все будет быстро.
- Держите меня в курсе, пожалуйста. Мы не враги Настасье, она должна понять, что ей ничего не угрожает.
Когда Никольский уходит, я украдкой набираю номер Никольской, но аппарат абонента выключен, а абонент не идиот. Я сожру собственные коньки, если узнаю, что Настасья, как полная дурочка, сбежала вместе с телефоном. Она прекрасно знает все методы отца и наверняка в юности навострилась бегать от охраны. По крайней мере, все мои дети это делают.
- Так. - Серега провожает Никольского и возвращается в кабинет. - Меня не покидают смутные сомнения... почему Никольская вдруг сбежала?
- Потому что дура?
- Алекс, не дура, а испуганный больной ребенок. Давай не будем усугублять и без того тяжелое состояние Насти. Она в депрессии, ей плохо, да, она сделала глупость. Но мы как-нибудь с ней разберемся.
- Знаешь, за столько лет ты так научился складно пиздеть. Я еще помню те времена, когда ты двух слов связать не мог.
- Не «не мог», а не хотел. Тогда все нормально было. А сейчас...
Он устало машет рукой.
- Что ты ей сделал? Она ведь не просто так сбежала.