Не прикасайся!
Шрифт:
Зато она уже на ты.
- Вот об этом и побеседуем.
А потом я тебя трахну. И это решенный вопрос, хоть ты, Настасья, и успокоилась, приняв мою фразу за издевку. Но это даже не шанс, это подарок судьбы: несколько часов, на протяжении которых она в моих руках.
- Благодаря тебе...
– Я кошусь на стакан, который едва успел поймать прежде, чем встретиться с ним лбом. - Мне действительно придется принять душ и переодеться. Поэтому за те полчаса, что я занят, обдумай свои претензии ко мне.
- У меня нет никаких претензий! Я хочу, чтобы тебя в моей жизни не было!
Нервничает,
- Тогда придется подождать, чтобы послушать мои, потому что у меня их после твоего интервью море! - отрезаю я. - Сиди здесь и жди. Дверь заперта и открывается картой-ключом, лифт без нее тоже не вызвать. Мы на пятьдесят втором этаже, так что окна не открываются, да и здесь даже голуби не летают. Стационарного телефона у меня нет, мобильник спрятан. Можешь громить квартиру, конечно, но твой отец не обрадуется еще и счету за ущерб. Он, кстати, выразил готовность компенсировать убытки от твоей выходки, так что я бы на твоем месте не усугублял. Но я не отпущу тебя просто так, Никольская. Во-первых, ты задолжала мне компенсацию. А во-вторых, меньше всего мне надо, чтобы ты бегала по газетам и поливала меня дерьмом. Поэтому у тебя есть полчаса, чтобы обдумать претензии и наше соглашение. После которого ты забудешь, что когда-то я был твоим тренером. Еще налить?
- Иди к черту.
- Ну, как хочешь.
Я ухожу в душ, чтобы смыть сладкую и вонючую колу, оставляя Никольскую в гостиной. Она сто процентов попробует снова свалить, хотя как сделает это в халате? Я отдал ее одежду в прачечную, будет готова только к утру. Впрочем, с Настасьи станется свалить прямо так. Что в голове у этой девчонки, я не понимаю.
Но то, что сегодня она окажется в моей постели, понял, едва за ней закрылась дверь душевой. Я ее хочу. Какой смысл отказывать себе в удовольствии, если при любом раскладе я выйду сволочью? Она все еще неровно ко мне дышит, я чувствую, как Никольская дрожит, когда я прикасаюсь, я слышал ее интервью и вынес из него куда больше, чем она сама, наверное. Я хочу ее с того момента, как впервые увидел взрослую Настасью, порой я забываю о том, что она не видит, а порой думаю только об этом. И еще о том, что хочу ее поцеловать.
И что она метко швыряется, даже будучи слепой, маленькая стервозина.
Я сильно рискую, держа ее здесь. Никольский-старший не похвалит за самодеятельность, а несколько лишних часов поисков дорого ему обойдутся. Но поступить разумно выше моих сил. Хотя и просто: взять телефон, позвонить, сказать, что нашел ее и что Настасью можно забирать. Тогда максимум через час ее здесь не будет, а через несколько дней я вовсе забуду о том, какие мысли возникали при виде нее, закутанной в банный халат.
Хотя это вряд ли. Забыть не получится, успокоиться сейчас - тоже. Член каменный от одной мысли о том, что через несколько минут я получу все и немного сверху. И снова риск: я не уверен в том, что ее влюбленность достаточно сильна, чтобы сдаться. А мне нужен ее отклик, нужно удовольствие. Обычно я в своих силах не сомневаюсь. А сейчас невольно думаю: а если не выйдет?
Она возненавидит меня еще сильнее, пронесет
К черту. Я в жизни делал куда более безумные и аморальные вещи.
Я возвращаюсь в комнату и нахожу Никольскую у окна. Она наверняка слышит, что я вошел, но не двигается. Кончиками пальцев касается холодного стекла, будто пытается ощупать отражение за ним. Ночной город - вдохновляющее зрелище, и жаль, что Настасья его не видит. Возможно, тогда она бы расслабилась, и мне стало бы проще.
- Я вернулся. Ты обдумала, что я сказал?
Не рассчитываю на внятный ответ. Да и вообще хоть на какой-то. Просто иду к ней, чтобы взять то, что хочу, заставить ее вспомнить мое имя. И потому ответ застает меня врасплох, в тот момент, когда я нестерпимо близко для обычного разговора, но слишком далеко для прикосновения.
- Мне до сих пор снится, что я взвешиваюсь, вижу на табло лишний килограмм и смотрю на тебя, сжимаясь от ужаса, - тихо говорит Настасья. - Каждая из девочек живет твоим одобрением. Выпрыгивает из коньков, чтобы тренер похвалил или хотя бы не ругал. Мечтает приносить медали. Стоять на пьедестале. Зарабатывать тебе призовые. Кто-то из этой толпы, возможно, влюблен. Они не глупые девчонки, они прекрасно понимают, что шансов обратить на себя внимание взрослого мужчины, тренера, учителя, нет. И все, что им остается: твое одобрение. Знание, что человек, который им дорог, видит талант, ценит упорство и вообще на твоей стороне.
Она облизывает пересохшие губы и нервно обхватывает себя руками.
- И вот ты приносишь медаль. И радуешься тому, что он смотрит на тебя, обнимает на фотографиях, постит видео программы у себя на странице, дает интервью. Ждешь нового турнира, вдохновленная, готовая сворачивать горы ради дурацкой детской влюбленности. А потом слышишь то, что о тебе думают. О том, какая ты нескладная, несуразная, посредственная, бесперспективная. И твой мир рушится. Еще пару минут назад ты была восходящей звездочкой, а сейчас - обуза тренера. Отцовский кошелек на ножках, обутых в коньки.
Господи, как же я хочу снять с нее эти дурацкие очки!
- У меня нет к тебе претензий. Но я не хочу, чтобы все вокруг говорили, что я сдалась, что я раскапризничалась из-за первой же соперницы. Мне надоело быть поучительной историей о том, что надо уметь отступать и проигрывать. Я проиграла не тогда, когда мой этап отдали Свете, а когда весь мой мир, сосредоточенный на тебе, нахрен разнесли. Когда твое внимание оказалось спектаклем.
- Чего ты от меня хотела? - хрипло спрашиваю я. - Вы были детьми. Ты не должна была слышать тот разговор.
- Я слышала.
- Я не знал.
- Ты обвинил меня в том, что я испугалась конкуренции, обиделась на замену! Ты даже не звонил мне, ни разу с тех пор, как я вышла из больницы. Не спросил, как дела! Не поздравил с днем рождения! Просто исчез, когда я перестала приносить тебе дивиденды! И смеешь сейчас наказывать меня за то, что я об этом честно рассказала?!
- Наказывать? Я не собираюсь тебя наказывать. Между местью и наказанием, Анастасия, огромная разница. Рассказать тебе, какая?