Не просто о любви
Шрифт:
– Мне не скучно жить!
– А почему ты не женишься? – спросила Олеся, все еще не в силах оторваться от величественной картины звездного неба. – Сейчас бы не престарелых теток по пляжам валял, а свою, молодую и красивую.
– Не хочу плодить отчаяние.
– Что?
Олеся удивленно оглянулась на огонек сигареты.
– Тебе что, поговорить больше не о чем?
– А все-таки? – Олеся почувствовала сладкий привкус мести.
– Ну хорошо. Отец бросил мать после тридцати лет счастливого брака. Женился на молодухе, родил мне брата. Мать заболела, слегла и не встала больше. Очень типичная история для нашего времени.
– Ты так говоришь, как будто сам в другом времени живешь.
– Нет, конечно, но карму портить не хочу.
– Боишься, что другую женщину полюбишь? – поинтересовалась Олеся, замирая.
– Мой дед армянин говорил так: если влюбишься, а потом женишься – считай, тебе повезло. Но если сначала женишься, а потом влюбишься, помни, что настоящим мужчиной тебя сделала твоя жена и второй раз мужчиной ты не станешь.
– Это в каком же смысле?
– В таком смысле, что гулять себе гуляй, но семья – это святое.
– Ну, счастья всем охота, – пробормотала Олеся скорее для себя. Перед мысленным взором встал Андрей. Настроение заметно ухудшилось, и ей уже не хотелось любоваться красотами ночи.
– По тебе этого не скажешь, – заметил Алекс.
– Просто я хочу определенного счастья с любимым человеком. Его жене повезло, она была счастлива целых тридцать лет, а теперь надо дать место другим. Так-то. Хороших женщин много, а приличных мужиков раз-два и обчелся. Делиться надо.
– Не боишься?
– Чего?
– Что твоей дочери кто-то потом скажет то же самое?
– Не боюсь, – рассердилась Олеся, – у меня сын.
– Вот это я и называю: плодить отчаяние. Все связано в этом мире. Там, где папа бросил маму, сын наверняка бросит мать своих детей. Мы копируем своих предков и их модель поведения, хотим мы того или нет.
– Что ж теперь, не жить? Дети пускай сами за себя думают.
От раздражения, поднятого вдруг с глубины сознания, у Олеси пропало всякое желание сопротивляться обстоятельствам или спорить. Усталость и голод дали о себе знать. Зевая, она старалась справиться с дремотой. Купол ночного космоса возбуждал и убаюкивал одновременно. Хотелось свернуться калачиком под его звездным покрывалом и отдаться волнам накатывающих сновидений.
– И откуда ты такой умный? – проворчала она, укладываясь на песок возле костра, но Алекс поднял ее на ноги.
– Пошли, я разбил палатку на берегу. Там будет удобнее и теплее. И вот еще, – Алекс достал из второго мешка и сунул Олесе в руку бутылку, – выпей и согреешься.
Вяло ворочая языком от усталости, Олеся заметила:
– В последний раз, когда ты уговорил меня надраться, я профукала телефон, получила острое алкогольное отравление и шикарный засос взамен. Эй, сынок, не много ли для одних суток?
– Нет, мамуля, в самый раз.
– А ты нахал! Кстати, сколько тебе лет? – поинтересовалась Олеся запоздало. – А то еще посадят за совращение.
– Двадцать шесть. Ты вне опасности.
– Боже, – простонала Олеся, – как развита нынешняя молодежь. Не мы их, а они нас совращают.
– Акселерация на почве ГМО, – философски заметило депутатское чадо и потащило уже не упирающуюся Олесю под сень тропических дерев, где она и уснула мгновенно, не замечая неудобств походной жизни.
День третий
Утро порадовало аборигенов лазурной непоколебимостью вод и едва заметным ласкающим ветерком.
Заспанная и помятая, Олеся задом вылезла из-под душного брезента на оперативный простор и осмотрелась. Вокруг, насколько хватало глаз, царила роскошная южная растительность, между которой в золотые от солнца просветы подглядывала за пришельцами синева океана.
Сбегав для начала в кустики, подальше от культурной прослойки, она, потягиваясь и закрываясь ладонью от солнца, почтила берег своим присутствием. К сожалению, напрасно. Пафосный выход не удался. Юный принц, как успела заметить Олеся, категорически презирал спанье до обеда и уже успел смыться в неизвестном для своей принцессы направлении.
Олеся пошаталась по берегу туда-сюда, пугая боязливых крабов, и когда желудок напомнил о вынужденной голодовке, произвела попытку поохотиться на них. Но крабы оказались шустрее голодной Олеси. Они молча и, главное, быстро семенили в воду, угрожающе задрав клешни. Пару раз им удалось тяпнуть этими клешнями Олесю за палец, после чего она временно прекратила преследование и постаралась настроиться на позитивный лад. В конце концов, не место красит человека, а человек – место. Так что после семи-восьми лет курортной жизни в тропическом раю она вполне могла надеяться на то, что спа ей больше не понадобятся, а диета пойдет на пользу фигуре.
Честно говоря, отсутствие мобильника беспокоило ее больше, чем отсутствие пищи. Где-то очень далеко за горизонтом бесилась Москва с ее проблемами, и Олеся не могла их контролировать, не могла держать руку на пульсе, это раздражало.
Голый Алекс, нисколько не смущаясь Олесиной невинности, вылез из моря с тощей связкой рыб в одной руке и острой палкой в другой.
Олеся задумчиво оглядела свой прикид. Нет, снять сарафан и остаться в чем мать родила было ей пока не под силу. А раздеться хотелось, и очень. Полуденная жара уже давала о себе знать, раскалив песок до температуры варки яиц. Даже попугаи – и те притихли на пальмах, забившись в их густую листву на послеобеденный сон.
Алекс удобно устроился у очага, нанизав на прутья выпотрошенную рыбу.
Мрачно поздоровавшись, Олеся поинтересовалась:
– Ты думаешь, ее можно есть?
– Макрель. По-нашему – скумбрия. Ум-м-м… Не хочешь – не ешь.
– Не хами, – оборвала наглеца Олеся и уселась рядышком, презрев все условности света. Ее рука с наслаждением ощущала прохладу, исходящую от мокрой кожи Алекса, чье худое тело, и без того загорелое, теперь золотилось под солнцем.
Без соли и специй рыбешка оказалась вполне съедобной, хотя и непривычной на вкус. На второе было суфле из крабов в собственном панцире, в ловле которых Алекс оказался гораздо счастливее своей подруги. Запили все деликатесы свежайшим кокосовым молоком с добавлением капельки рома. А наевшись, валялись в изнеможении на песке в тени шуршащих на ветру пальм.