Не расстанусь с Ван Гогом
Шрифт:
А работник прокуратуры прохаживался по прихожей и даже заглянул в столовую, посмотрел на барную стойку и на бутылку «Курвуазье». При этом продолжал говорить, говорить…
– Сейчас будут приглашены понятые, и мы приступим к досмотру квартиры. А пока, как требует инструкция, я обязан спросить, есть ли в квартире предметы и вещи, запрещенные для хранения: оружие, наркотики… А также не принадлежащие вам предметы, переданные на хранение третьими лицами, в частности, произведения искусства, золото, антиквариат, крупные суммы
Ната обернулась и бросила на Холмогорова быстрый взгляд. Старший советник юстиции заметил это и обратился уже к Холмогорову:
– Нет?
Прокурор с минуту смотрел на Сашу, потом перевел взгляд на хозяйку квартиры.
– Вы мне не ответили, Гурова – это настоящая ваша фамилия? И не меняли ли вы свою фамилию, чтобы уйти от ответственности по совершенному ранее преступлению?
– Что за бред? – возмутился Холмогоров. – Все это ни в какие ворота не лезет! Я, пожалуй, пойду…
– Всем оставаться на своих местах! – почти крикнул старший советник юстиции.
А Саша и не смог бы никуда уйти – он не ощущал собственных ног. Он чувствовал не ноги, а огромную тяжесть, словно к каждой ступне прицепили нечто многотонное. Перед глазами все расплывалось – стены, диваны, барная стойка. То, что происходило сейчас вокруг него, происходило не с ним, а с каким-то другим человеком, казалось ночным кошмаром, от которого хочется убежать, да только ноги не двигаются. Такого не может быть в реальности! Надо поскорее забирать картину и скрываться, надо срочно бежать отсюда… А как незаметно забрать картину? Или что, забыть о ней, бросить? Невозможно! Допустим, сам он уйдет, скроется как-нибудь, но ведь миллионы, многие миллионы долларов останутся здесь. Здесь останутся все его мечты и надежды. И если «Едоков картофеля» унесут, то унесут и его мечты…
Прокурор продолжал говорить, а остальные пришедшие с ним неспешно рассредоточивались по квартире. Эксперт, не снимая обуви, прошел в гостиную и радостно воскликнул:
– Вот она, картина!
Он произнес эту фразу с акцентом, но его поняли прекрасно, и оба полицейских бросились к нему.
– Вот «Едоки картофеля», – говорил эксперт, – произведение кисти гениального Ван Гога. Именно эту картину я видел у госпожи Черкашиной в доме, картину, которая была похищена оттуда неизвестным лицом, о чем свидетельствует поданное в полицию заявление и протокол, подписанный госпожой Черкашиной.
Старший советник юстиции посмотрел на Холмогорова:
– Никто из присутствующих не хочет сделать никакого заявления?
Саша как-то неопределенно потряс головой.
– Вы? – обратился к нему прокурор. – Вы не знакомы случайно с госпожой Черкашиной?
– Я? – зачем-то переспросил Холмогоров. И брякнул: – Нет. То есть нет в том смысле, что не хочу делать никакого заявления. Однако если речь идет о госпоже Черкашиной, моей бывшей жене, то хочу заявить, что давно не живу с ней и не встречался…
– Но
– Я?.. Ну да, – признался Александр, – посещал как-то, но не в интимном смысле.
– Никогда не видели у нее картины Ван Гога?
– Какого Ван Гога? Вы что, уважаемый старший советник, откуда у Нади Ван Гог? Она же не в музее живет. Ха-ха-ха!
Но смех не получился. Смех прилип к гортани Саши, и вместо него наружу вырвался надсадный кашель.
– То есть вы уверяете, что никогда не видели у нее представленной здесь картины?
«Едоков картофеля» поднесли совсем близко, Холмогоров отворачивался в сторону, чтобы не смотреть на полотно. Но потом сообразил, что притвориться слепым не получится.
– Ну, висела на стене ее квартиры какая-то жалкая копия. Я особенно не вглядывался – мазня и мазня.
– А эта картина как здесь оказалась?
Саша пожал плечами и обернулся к Нате:
– Наточка, откуда у тебя эта картина?
Та усмехнулась и ответила с показной веселостью:
– А это ты ее принес, дорогой.
– Ладно, – махнул рукой старший советник юстиции, – сейчас будем составлять протокол.
Холмогоров снова потряс головой, пытаясь изобразить несогласие с процедурой. Потом уставился на эксперта.
– А когда это вы были в квартире Черкашиной? Мне об этом ничего не известно. Надя бы сообщила мне о вашем визите. Она ничего не утаивала от меня. И про Ван Гога ничего не говорила. Это наверняка подделка!
– Не сообщила, значит, не посчитала нужным. Меня зовут Томас Линдмарк. Я представился ей как сотрудник Интерпола, каковым и являюсь на самом деле в качестве эксперта. Она потому и не стала с вами делиться, точно зная, что картина попала к ней преступным путем.
Эксперт вдруг посмотрел на часы.
– Господа, хочу напомнить вам, что у меня через два часа вылет в Стокгольм.
– Полетите завтра, – не глядя на него, сказал прокурорский работник. – У вас ведь и билета пока нет, не так ли?
– А я могу идти? – спросил Холмогоров.
Все посмотрели на него и громко рассмеялись.
– Что я такого смешного сказал? И за что меня…
– Ну, ты артист… – не переставая смеяться, не дал ему договорить майор полиции. – Клоун даже! Тебе минимум десятка корячится, и то при хорошем адвокате, а ты «можно я пописать выйду».
Только сейчас Холмогоров понял, что теряет не только мечты, но и что-то более ценное. Сейчас ему наденут на запястья наручники и увезут в «Кресты», в мертвый дом, откуда он никогда уже не сможет выйти.
– Нет, со мной нельзя так, – прошептал Саша и посмотрел умоляюще на прокурора. – Вы разве не видите, кто я?
– Я вижу перед собой вора и афериста, который будет отвечать за свои деяния по всей строгости нашего гуманного закона. Ты все расскажешь, выдашь своих подельников, и тогда тебе зачтется… может быть.