(Не)реальный
Шрифт:
На самом деле, Валя приходила к этому дому уже не в первый раз. Ходила уже неделю, часто — перед собеседованиями, когда было нечем заняться, и после них. Забивалась в угол двора, пряталась за кустами и деревьями и наблюдала. С ненавистью наблюдала, как выходит из машины сам Ольховский, как сверкает своей чертовой улыбкой и говорит по телефону. С ней говорит, это было очевидно, потому что только с ней он говорил так, что улыбка с его губ не сходила в принципе. Как-то краем уха Вале удалось зацепить обрывок фразы: «Ну, когда ты уже приедешь…» — и в эти минуты она от бессильной ярости ужасно хотела заорать.
Эта деревенская
Он не должен был, не должен был так ни к кому относиться. Он не должен был брать кого попало замуж. Тем более, вот эту вот ничем не примечтаельную Алену. Вот что в ней было, что? Чем она его взяла? Сиськами? Так ведь и у Вали они были… Давала с желанием? Так ведь и Валя бы дала, предлагала же даже, но почему же Ольховский не обратил на неё внимания? Вроде все было при ней, и задница, и губы, и корни Валя вовремя подкрашивала — ну точно же не в ней проблема!
Нет, точно во всем виновата девка. Если бы не она — у Вали бы стольких проблем не было…
Со скамейки Валя встала только когда стемнело. Подошла к парню, курящему у дальнего подъезда. В серой толстовке, надвинутой на голову. Выскочка. Ни хрена не понимал в маскировке. Хотя, в общем и целом — у него рожа была, в принципе, не приметная, этим и компенсировалось.
— Сигаретку не дашь? — Лениво поинтересовалась Валя.
Парень бросил на неё нервозный взгляд, но таки выдрал пачку из кармана. Ага. Правильно. Логично дать, чтобы отстала.
— Я давно тебя заметила, красавчик. — Усмехнулась Валя, подставляя сигарету под огонек зажигалки. — И хотела спросить — а чего ты за чужими детьми следишь? Ты не педофил, часом?
Парень вздрогнул, уставляясь на Валентину. У него в целом было вполне нормальное лицо. В профиль даже вполне ничего.
— Расслабься, — Валя фыркнула, стряхивая с сигареты пепел. — У меня к тебе есть сногшибательное предложение. Думаю — не откажешься.
Глава 41
Это были странные, лихорадочные, полные захлебывающегося предвкушения и исступленной до разрыва сердца тоски по Максу две недели.
Мама… Мама посмотрела на Аленку и спросила — не подсадили ли её в этой кошмарной Москве на наркотики?
Ой, подсадили, мамочка, есть такой сумасшедший наркотик с теплыми глазами цвета корицы, с широкой улыбкой, бесстыжими руками и удивительной дочкой. Да, мам, этот наркотик в наш мухосранск не завезут, так что придется возвращаться в Москву. Иначе хана настанет твоей любимой старшей дочке.
Мама вздохнула. Мама посмотрела на Аленку еще раз, поймала жесткими пальцами за левое ухо почти тридцатилетнюю дылду и потребовала «чтоб не так, как в прошлый раз», и чтоб обязательно Аленка пригласила её и Нютку на свадьбу.
Про свадьбу Аленка благополучно прохлопала ушами. Она не загадывала такие вещи. После Вадима — вообще не загадывала. Если что — она могла прожить без платья типа «баба на чайнике», и без лимузина, и без узких, натирающих туфель. Главное чтоб был Макс. Вот без него прожить Аленка могла катастрофически недолго.
Что-то случилось в какой-то безумный момент. Что-то, от чего крышу сорвало окончательно, и она теперь радостно носилась где-то на орбите земли, не желая возвращаться на свое рабочее место. Наверное, дело было в том, что быть влюбленной «в одни ворота» — это одно, а быть любимой самым потрясающим мужчиной в жизни — было нереально бомбическое ощущение.
Каждая секунда без Макса казалась вечностью. Как в классике, ага.
Но, к счастью, был вконтактик, и были долгие переписочки в вайбере, и были долгие созвоны, и «секс по телефону» тоже был, и секс по вайберу, и секс по вконтактику… Короче говоря, теоретического секса было столько, что Макс уже не единожды пообещал Аленке, что все это ей аукнется, а она хохотала ему в трубку и продолжала дразнить его сильнее. Она ужасно хотела его возмездия. Самого что ни на есть беспощадного, так чтобы кончить четыре раза, а потом упасть в обморок от передозировки оргазмов.
Пальцы учились вязать узлы. На самом деле, это оказалось довольно непросто, с непривычки-то. Кажется, вот нельзя было вот так вот взять и за две недели выучить все то, что не знал до этого всю жизнь. Но что-то освоить получилось. Руки Максу, например, Аленка должна была смочь связать крепко. Уже радость. С этим уже можно было работать.
Руки собирали чемоданы.
Один чемодан шмоток и самых принципиально важных вещей. Настолько громадный, что до вокзала помог довезти отчим. По-медвежьи обнимался, по-отечески ворчал и обещал приехать и навалять «если что». И неважно кому, ты только не молчи, доча… Вот нереально смешной, но душевный мужик был Борис Леонидович Яковлев, не зря Аленка в свое время даже фамилию его взяла.
Ночь по пути в Москву, в поезде, Аленка лежала на своей верхней полке, смотрела в потолок и силилась поверить, что она действительно не спит.
Она серьезно это делает?
Едет в Москву? К Максу? Навсегда?
Нет, если что-то вдруг случится, если все карты будут некозырными шестерками, если она не найдет работу, если Макс внезапно взбрыкнет и укажет ей на дверь… То что?
Ну, для этого вообще-то есть Темыч с его запасной раскладушкой, неприкасаемый резерв денег «на прожить несколько недель и на билет до дома». После Кислицына у Аленки всегда был резерв, и она никогда не пожалела, что сбрасывает на счет пять процентов от каждой получки. Кто-то советовал десять, но Аленка уже проверяла. С десятью таки регулярно что-то да случалось. То накрывал какой-нибудь вирусняк, то ноут трагично переставал включаться, а пять — было вроде по копеечке, но буфер за несколько лет у Аленки скопился неплохой. В Москве его, конечно, хватит ненадолго, но на сколько-нибудь да хватит. Зато сейчас можно чуть подуспокоиться. Если что — она выживет. Если что — и на свободную кассу в Макдональдс наверняка встать получится.
Как ни крути, но Аленка умела вертеться. Вывернулась же, когда Вадик её обокрал. Кстати, мать сережки опознала. Смотрела на них недоверчиво, рассказ Аленки слушала еще недоверчивей, а в финале все-таки закатила глаза, и сказала, что надо было все-таки вызвать полицию.
Аленка тогда вздохнула. Не хотелось это все затевать, не хотелось отнимать время у Макса и Лизы. Кто его знает, как сложилось бы в этом случае.
Мысли были сумбурные, тревожные — все-таки Аленка действительно от себя не ожидала, что возьмет и сорвется в пропасть. И ради чего? Кто кроме оглашенных влюбленных дурочек делает вот так — берет и бросает все, что имеет, и сваливает не пойми куда, не зная толком — что будет завтра? Ради кого? Ради двухнедельного любовника? А ради хорошего друга, который вдруг стал чем-то большим? Громадным!