Не родятся на яблоне груши
Шрифт:
Она ловко справилась с замком, с трудом открыла тяжелую крышку. Сундук оказался заполнен наполовину. Сверху, один на другом лежали два отреза шерсти. Один из них темно синего цвета, другой черного. Бесспорно, ткань предназначена для юбок. Два отреза ситца. Нина вытащила оба и приложила к себе. По размерам, скорее всего, из них предполагалось пошить кофты. Один кусок в красный мелкий горошек на белом фоне. Нина закрыла глаза и представила себя в кофточке, как у Глашки из ансамбля, но только в нарядный, красный горошек. И рукав будет также приподнят и рюши на груди, также подчеркнут только теперь уже Ниночкину грудь.
Второй отрез ситца отличался нежно голубым фоном, по которому густо рассыпаны синие васильки
Дальше в сундуке лежало нижнее и постельное белье, полотенца, скатерти, платки, посуда, другие, совершенно не интересующие ее, вещи. Словом, все без чего в хозяйстве не обойтись. Нина вернула найденное на прежние места, закрыла сундук, и ключ положила туда, откуда взяла. Откладывать разговор не имело смысла. Каникулы продлятся всего неделю, за это время нужно успеть пошить обновы.
Сама девочка шить не умела, иголку в руках не держала, зато мать выполняла работу виртуозно. Много лет назад, по молодости, ей подарил швейную машинку на свадьбу, тогда еще жених. В то время подарок считался царским и ко многому обязывающим. Лидия бережно относилась к своему «богатству», холила и лелеяла механизм.
Ткань раскраивала без всяких выкроек, на глаз. Не было случая, чтобы ошиблась. Деревенские бабенки обращались к ней частенько. Кому юбку, кому кофту сшить. Шила в основном зимой, летом в поле, да, в огороде работы хватало. Не до нарядов. Ближе к зиме на сундуке вырастала разноцветная стопка из отрезов ткани. В каждом куске лежала записочка с именем заказчицы и кратким описанием вещи. Просили ушить, перешить, перелицевать. От вознаграждения не отказывалась, разве, что уж, если совсем бедные обращались. Бывало, таким не только делом поможет, еще еды даст. Расплачивались, в основном, продуктами. Кто яиц принесет, кто масло, кто мукой поделится.
После бани, вечером, мать и дочь сели почаевничать. Пока Лидия работала днем, девочка напекла блинов, достала из подполья малиновое варенье. Чай пили с удовольствием, не торопясь. Момент случился для разговора самый подходящий. Нина не хотела называть настоящую причину своей просьбы. Она уже пожалела, что под воздействием алкоголя «развязала язык», осведомленность матери в сердечных делах могла сослужить злую службу.
Женщина много лет прожила в гордом одиночестве и могла не понять состояния девичьей души. Лидия давно перестала обращать внимание на внешний вид, носила выцветшие, безразмерные вещи. Удивительно, сама портниха, создательница новой одежды, не испытывала потребности позаботиться о себе. В ее гардеробе только один «праздничный» наряд – темно серая шерстяная юбка и в цвет ей, такая же серая простенькая кофта с длинным рукавом. Наряд на все случаи жизни. Разомлевшая после бани Лидия была не готова к серьезным рассуждениям. Тем не менее, дочь не давала ей выбора.
Ни в общении между собой, ни с каким-либо третьим лицом, мать и дочь не сюсюкались. Правду матку резали прямо и без предупреждения. Понятия не имели о дипломатии. Не потому, что отличались дремучестью, а в силу сложившейся обстановки. В их, забытой Богом деревне, отношения между людьми простые, бесхитростные. Нужна помощь – приди, скажи. Есть возможность, помогут. Нет – не обессудь. Всякое лицемерие пресекалось на корню.
Ниночка наполнила опустевший стакан чаем. Молча, выразительно посмотрела на мать, мол, добавить горячего? Лидия также молча отрицательно мотнула головой. Дочь села за стол, на свое место у окошка. Осторожно, чтобы не обжечься, налила в блюдце чай и откусив от сахара, смачно «швыркнула» из блюдца.
– Слушай, мам, помнишь, я рассказывала о нашем ансамбле? Ну, в котором пою и танцую? – бодрым тоном начала девушка.
– Говорила, что по вечерам в клубе собираетесь и песни поете. Помню, – кивнула мать.
– Так вот, у нас на новый год будет в клубе лекция. Приедет лектор, аж из самой области, районное начальство и разные там гости. Потом, после лекции будет концерт, силами колхозной самодеятельности. Я тоже, вместе со всеми выступать буду, – похвасталась было дочка.
– На фига тебе это надо? Ты вместо своих выступлений больше бы занималась, училась, старалась. От того, что глотку дерешь, да ногами дрыгаешь, в кармане не прибавится. Делом нужно заниматься, а не козой в клубе скакать, – наставляла «непутевую» дочь Лидия, – У меня возможности не было. И то мало-мало выучилась, а ты должна хорошенько выучиться. Грамотный человек, он везде нужен. Жизнь живет припеваючи. Работа чистая, сама чистая, зарплата не чета нашей.
Нина предполагала подобные разговоры, они служили обязательным сопровождением всех семейных встреч. Теперь главное, заверить мать в обязательном выполнении ее наказов.
– Мам, ты же знаешь, учусь хорошо. Поведение хорошее. Занятия в художественной самодеятельности это же дополнительный плюс при поступлении в институт. Мне ведь будут давать характеристику, мол, общественница, участвует в жизни родного колхоза, – оправдывала свое увлечение Нина.
– Так то оно так. Только в институт берут за хорошие знания, а не за луженую глотку, – сомневалась мать.
– Что же мне теперь и головы от учебников не поднимать?
– Ты не обижайся на мать, Нинка. Мать в жизни – первый друг, от ошибок убережет, на правильный путь наставит, когда надо, защитит. Конечно, пока молодая петь, танцевать хочется. Я ведь не против. Только меру всему знай. Помни, учеба для тебя главное сейчас в жизни.
– Я помню, мам. Стараюсь, честное слово.
– Это хорошо, старайся, Нинка, – удовлетворилась ответом дочери женщина.
Она надеялась на свою Нинку. Увлечение дочери художественной самодеятельностью, уменьшало риск возникновения любовных отношений с химиком. Настораживало не желание дочери, теперь уже на трезвую голову, поговорить о предмете своих воздыханий. Сама проявлять инициативу в столь щепетильном деле не хотела. Зачем из души клещами тянуть? Захочет – поделится, расскажет, совета спросит. Между тем, Нина упорно гнула свою линию.
– Ты меня сбила. Я ведь хотела попросить у тебя новую кофточку и юбку к выступлению. У меня все старое, застиранное. Люди нарядятся, будут красивые перед начальством, и только я одна без обновы. Давай пока неделю буду дома, ты сошьешь мне кофточку и юбку. Я буду все делать по дому, что скажешь. Могу даже печку побелить и баню от копоти отмыть.
– Ты, Нинка, совсем сдурела. Зачем зимой то обновляться? Это богатые могут себе позволить наряжаться. У меня лишних денег нет. Вещи у тебя хорошие, добротные. До лета ты одета, обута. Летом к новому учебному году справим тебе новое школьное платье, юбку, да, пару кофтенок, – рассердилась на дочь Лидия.
От этих слов губы у девочки затряслись, из глаз хлынули слезы. Она схватила лежащее рядом на столе полотенце и уткнулась в него лицом. Как-то сжалась вся, сгорбилась, плечи затряслись. Мать невозмутимо смотрела на страдания.
– Ты чего это, девка? Порядков не знаешь? Зачем камедь устроила? Какие обновы? Какие наряды? Сыта, одета, обута и радуйся. Видишь, ли ей нарядиться не во что? Обновы ей подавай, чтобы песни было в чем горланить! Бесстыжая. Мать на тяжелом труде ломается, гроши зарабатывает, растит ее, всего себя лишает, а ей задницей в клубе крутить не в чем! Так, совсем в клуб ходить не будешь, раз такое дело.