Не родятся на яблоне груши

Рузант Марина

Нина отняла от заплаканного лица полотенце, рукой убрала упавшую на глаза прядь волос и сдерживая рыдания, чеканя слова, произнесла:

– Я же не просто так прошу, летом пойду работать на ферму. Доярки на центральной усадьбе хорошо зарабатывают. Сейчас договорилась вместо Трофимовны контору мыть. Она уже старая, ей тяжело, так я буду помогать, а зарплату пополам. Я же тебе все заработанные деньги отдам.

Лидия поднялась из-за стола, сняла накрученное на голову полотенце, встряхнула волосами.

– Мне твои деньги не нужны. Не позорь меня. Люди подумают, что тебя силком заставляют работать, учиться не дают. Я не враг своему ребенку. Для тебя

сейчас главное не женихаться, а учиться. Придет время, обряжу тебя, не хуже других будешь. Теперь над книжками нужно потеть. Вот, тебе мой сказ, – в тон дочери заключила мать.

– Значит так?

– Значит.

Нина решительно направилась в комнату. Пока Лидия расчесывала запутанные, еще влажные после бани волосы, девочка металась в соседнем помещении, спешно укладывая вещи в мешок. Минут через десять собранный в дорогу вещевой мешок стоял на лавке около входной двери. Ошарашенная, выходкой дочери, женщина опустила гребень.

– Это что такое? Куда собралась? Тебе на занятия только через неделю

– Завтра уеду. Подвода в контору поедет, я с ней. Больше меня не жди, не приеду. Буду жить в интернате, вечерами вместо клуба, работать. Ничего. Сама соберу себе деньги на учебу в городе. Сюда не вернусь. Приданное твое, мне не нужно. Живи, как хочешь. Больше обузой не буду. Сама проживу. Теперь ломайся на себя, – Нина выскочила из кухни.

Лидия совсем не ожидала такого поворота. Она даже представить себе не могла, что отказ вызовет у дочери такую агрессивную реакцию. Впервые в жизни послушная девочка взбунтовалась. Женщина поняла, что перегнула палку. Мучили сомнения, каким образом выйти из создавшегося положения. Глубоко в душе она понимала настоящую причину выходки бунтарки. Безусловно, девочка переросла в девушку, да еще впервые в жизни влюбилась. «Я же знала про химика. Почему не вспомнила о нем? Нужно было напрямую спросить, из-за него понадобились наряды? Впрочем, все равно это ничего не изменило бы. Ну, ответила утвердительно. И что? Хочет понравиться парню. Дело молодое. Ишь, какая скрытная. Значит, не на шутку зацепил ее молодец. Нельзя ее отпускать. Не остановлю, правда уедет», – рассуждала про себя Лидия.

Она прошла в комнату, присела на край кровати. Нина лежала, отвернувшись к стене, и делала вид, что спит.

– Зря ты так расстроилась, дочка, – начала переговоры мать, – Я же не из жадности отказала тебе. Просто живется не легко. Ты у меня совсем взрослая становишься. Скоро школу закончишь. Нужно в дорогу, в город собирать. Я же хочу, чтобы ты у меня там раскрасавицей была. Чтобы в институт приняли, чтобы не хуже других девчат выглядела, чтобы не шарахались от тебя городские парни, чтобы замуж за достойного вышла. А на все про все нужны деньги. Тебе готовиться нужно хорошенько, какая уж тут работа? – Лидия осторожно, неуклюже, погладила дочку по голове.

Они находились рядом, два самых близких друг другу человека и у каждого была своя правда. Наступившая тишина и сумрак комнаты располагали к размышлениям. Каждая думала о своем и вместе понимали, что никогда не откажутся друг от друга. Нина винила себя за несдержанность и грубость по отношению к матери, которая живет и работает ради нее. Лидия проклинала свою скупость и непонимание.

Нина повернулась на спину, потом села в кровати и обняла мать, прижалась своей щекой к ее щеке и почувствовала материнские слезы. Так они сидели молча в темноте обнявшись, и обменивались слезами.

Через неделю Нина уехала счастливая, с обновками – новой юбкой темно синего цвета и кофточкой с рюшами,

как у Глашки, в мелкий красный горошек по белому полю. Лидия тоже успокоилась по поводу отношений дочери с химиком. Все когда-нибудь влюбляются, не обошла эта болезнь и дочку, куда теперь денешься. Рассуждает Нинка правильно, глупостей не наделает.

И действительно не наделала, причина, правда, заключалась не в здравом уме девочки, а в появлении не просто серьезной соперницы, скорее полностью обезоруживающей победительнице. В канун самого Нового года приехала молодая красивая «медичка». Сначала ее появление в колхозе не связывали с Игорем Андреевичем, и потому Нина не обратила внимания на приезжую, хотя разговоры о ней по селу уже ходили.

Не смотря на то, что центральная усадьба колхоза насчитывала более трехсот домов, каждый человек был у всех на виду. Затаиться, спрятаться от людей, фактически, невозможно. Даже если к некой Глашке, исключительно, в темное время суток, бегает некий Ванька, причем огородами и короткими перебежками, то общественности это будет известно непременно. Вопрос времени. Как, правило, достаточно пары забегов и на каждой лавочке народ «выносит приговор» взаимоотношениям.

Медичку определили на постой к Трофимовне, той самой, с которой сговорилась Ниночка о мытье полов в конторе. Трофимовна познакомила свою помощницу с приезжей Ольгой. Девочка сразу отметила про себя яркую, бросающуюся в глаза, красоту медички. Она выглядела словно живая черноволосая куколка. Невысокая, стройная с черными искрящимися глазами и алыми губами, совсем не пользовалась косметикой. Игрушечное личико, игрушечные ручки и ножки. Хотелось поставить ее в сторонку и любоваться, как на необыкновенную скульптуру, гениальное творение рук человеческих.

Однако, скульптура говорила, ходила, ела и пила. Трофимовна охарактеризовала постоялицу, обходительной, приятной в обращении женщиной, необыкновенной «чистюлей». Единственным большим недостатком считала то, что та ничего не понимала в деревенской кухне, ела мало и в основном молочное. У пожилой женщины возникли даже подозрения, уж не страдает ли молодка какой-нибудь болезнью, о чем в обязательном порядке, поделилась у колодца. Сомнения развеял председатель, когда открыто, прилюдно спросил:

– Ты, Трофимовна, смуту не заводи. Зачем бабам про Ольгу Сергеевну гадости говоришь?

– Бог с тобой. Ничего плохого про медичку не говорила, – с наигранным удивлением заверила уборщица.

– А кто говорил, что она больная, туберкулезная? – наседал председатель.

– Нет, все не так было. Я ведь у Матрены только спросила, не похожа ли моя постоялица на туберкулезную? Уж слишком мало ест, да и то в основном молочку. Может, ее специально к нам сослали на лечение, -поделилась сомнениями пожилая женщина.

– Ты глупостями не занимайся и напраслину на человека не возводи. Кто больной разрешит людей лечить? А что мало ест, так в городе все такие. Они же не вкалывают, как мы, аппетита нет, похватал бутербродов и сыт. И про молочку все понятно. У них в городе молоко в бутылках, разве что не синее потому, как не похожее на настоящее, деревенское. Сметана с ложки льется. Это у нас хоть ножом режь. А возьми творог, разве с нашим сравнишь? Вот и отъедается девка. Какая ж она туберкулезная?

– Вот видишь, как ты мне толково все объяснил. Я же в том городу никогда не была. Про жизнь ихнюю ничего не знаю. Что они там едят? Откуда мне знать? А к Ольге Сергеевне я со всем уважением. Мы с ней под одной крышей ладно живем.