Не сердись, человечек
Шрифт:
Наконец официант подходит к нам, и мы заказываем себе по порции скары [4] и пиво.
— Что-нибудь еще? — спрашивает официант.
— Пачку «Мальборо», — произносит с достоинством Ани.
Официант направляется к бару, и Ани бросает ему вслед громко, чтобы ее услышали за соседним столиком:
— Кошмарное дело, если «Мальборо» нет, я ведь не курю другие сигареты.
— Есть, от жилетки рукава, — бормочет Гена, но в это время официант возвращается обратно и кладет перед Ани пачку «Мальборо».
4
Скара — мясо, жаренное на решетке.
Наверное, наши физиономии выражали такое недоумение и удивление, что официант поинтересовался:
— Ведь вы просили «Мальборо»?
— Да-да, — приходит в себя Ани. — Спасибо.
Официант удаляется, а Ани бросает небрежно:
— Не село, а Греция какая-то: все есть.
Затем открывает со знанием дела пачку и предлагает нам. Мы с Геной отказываемся, а Матушка закуривает. Ани тянет дым в себя, а Матушка только «пухкает», как чадящая печь.
Приятный табачный запах напоминает мне о вечерах, которые мы с Жорой проводили в ресторанах. Мы ездили то в Пампорово, то в старый Пловдив, дважды были на Солнечном Берегу. Жора не был жадным на деньги, любил угостить, словом, умел ухаживать… А с кем теперь ездит в Пампорово? Нет-нет, это исключено… И вдруг я прозреваю: да ведь за эти четыре с половиной месяца он нашел себе другую, ведь он даже не поинтересовался мною ни разу. Да вычеркнул он меня из своей жизни, вычеркнул, словно и не было меня никогда… А может быть, у него уже был кто-то, когда мы с ним встречались? Нет, это исключено, я знала его график назубок… Хотя разве можно верить мужчине? Теперь-то я на многое смотрю иначе.
— Золотой! — кричит Матушка проходящему мимо официанту. — Что там случилось с этим шуменским пивом? Привезли вы его или оно еще на заводе?
— Будет, будет, — отвечает он машинально и вскоре приносит пиво.
— Таких судить надо! — доносится до нас голос одной из дам с коровьим взглядом. — Алкашихи! И еще курят к тому же, детей гробят.
— Что касается рожениц, — произнесла Ани, сделав глубокую затяжку и выпустив дым струей в сторону соседнего столика, — то сами врачи рекомендуют им употреблять пиво, а вот толстым оно противопоказано.
Дама умолкает, заливается краской, ее подруга начинает нервно ерзать на стуле; спутники дам сосредоточивают свое внимание на еде и вине. Мы тоже набрасываемся на еду и пиво. Через несколько минут от нашего заказа ничего не остается. Матушка заказывает еще одну бутылку, но и от нее остался пшик. Невольно приходится глазеть на танцующих.
— Мы, что ли, танцевать не умеем?! — заявляет громко Матушка — видно, под воздействием пива. Совсем с ума сошла, какие танцы в таком положении.
— Пошли, пошли, мы, что ли, не люди? Нам, что ли, жить не хочется?! — говорит зло Матушка и тащит Гену за руку. — Вставай немедленно!
— Да ты посмотри, какой у меня живот! — противится Гена, но остановить Матушку невозможно.
— Ха, если бы мой был как твой, я бы выдала им сейчас сольный балетный номер! Давай! — не унимается Матушка.
Гене приходится встать.
Девчата направляются к дансингу, их провожают ироничными взглядами. Звучит какой-то блюз, девушки начинают топтаться в медленном танце, но вот оркестр заиграл ритмичную мелодию, и все пускаются отплясывать рок. Матушка с Геной изо всех сил стараются не отставать и включаются в танец. Смотреть на них со стороны — один смех, особенно на Матушку. Переваливается с боку на бок, как медведь, ее рок похож скорее всего на кёчек [5] .
5
Кёчек — турецкий танец.
Вдруг к Матушке с Геной подходит официант и что-то говорит. Матушка отмахивается от него как от назойливой мухи и продолжает танцевать. Официант направляется к оркестрантам и подает им знак, чтобы они прекратили играть. Оркестр умолкает, и девушки возвращаются.
— Все! Пошли отсюда! — кричит раздраженно Матушка. — Плевала я на них вместе с их рестораном.
Бросаем небрежно деньги на стол. Прямо у двери, за столиком справа, сидит какое-то мурло, наверное директор ресторана, а рядом с ним еще двое с сытыми лицами, по-видимому местное начальство, и какая-то девица. Компания эта смотрит на нас презрительно, свысока. Вдруг Ани останавливается — она идет впереди, — протягивает руку и гасит свой окурок в стоящей у них на столе пепельнице. Я чуть не прыгаю от восторга. Вот что значит студентка! Такое выкинет, что хоть стой, хоть падай. Я бы ни в жизнь не додумалась до такого!
— Слушай сюда! — обращается Матушка к директору с нескрываемым презрением. — Объясни этим индюкам, что те, за кого они нас принимают, не ходят в такие занюханные рестораны, как твой. У них свои бары и свои бармены! И кметы [6] ! — подбрасывает язвительно она, глядя на молодую особу, сидящую за столом, и мы выходим из ресторана победителями.
— А теперь пора веселиться! — говорит Матушка. — Посмотрим, как развлекается молодежь, и домой, а то сестра уже беспокоится, наверное.
6
Кмет — городской голова, мэр города.
У входа в Дом молодежи стоят свое парней. Один из них — наш знакомый, Младен.
— Запаздываете что-то! — обращается он к нам с некоторой долей тепла в голосе.
— Как ваше веселье, в норме? — спрашивает раздраженно Матушка.
— Почти как в армии, — смеется Младен. — Ну, проходите, проходите, — приглашает он, открыв дверь.
Входим в фойе. Вдруг перед нами возникает какая-то квазимода лет тридцати и кричит сердито:
— Что это за товарищи, откуда они?
— Они… — начинает мямлить Младен, но дама обрывает его.
— У них есть приглашение? — спрашивает она второго парня, словно мы — пустое место.
— Нет, — терпеливо отвечает Младен, — но мы — с ними…
— Тогда пусть уходят! Немедленно! — заявляет она и, окатив нас презрительным взглядом, направляется в глубь коридора.
— Да проходите же, проходите! — улыбается кисло Младен, и его напарник объясняет:
— Эта старая дева всегда такая — активно-агрессивная!
— Нет, мальчики, никуда мы не пойдем! — заявляет Матушка. — Большое мерси, как говорится. И передайте этому т о в а р и щ у в юбке, что мы сами можем найти себе развлечения!
Выходим, и Младен не пытается остановить нас.
Некоторое время идем молча.
— Знаете, почему они нас презирают? — спрашивает Ани и сама отвечает на свой вопрос: — Потому что, как говорят философы, у них есть свобода, но они не свободны, а у нас нет свободы, однако мы — свободны!
Разумеется, мы ничего не поняли из того, что она хотела сказать, поэтому Ани решила пояснить:
— Понимаете, у них есть все условия для того, чтобы родить, однако они не рожают, а у нас нет условий, а мы все же рожаем.