Не сердись, человечек
Шрифт:
В это время послышался шум мотора. Вернулась мама. Я сразу же хотел похвалиться, что разговаривал с отцом, но подумал, что мама заругает, ведь она предупреждала меня, чтобы я не подходил к телефону, да и потом, мы ведь договорились с профессором хранить наш разговор в тайне… Но тут телефон зазвонил снова.
— Алло! Да, жду! — сказала мама громко, и я понял, что это снова звонит профессор. — Что происходит? Все нор… — начала было мама, но вдруг осеклась и с ужасом посмотрела на меня. — Никакого ребенка!.. С ним?.. Пьер, дорогой, я объясню тебе, когда приедешь… Нет, нет, я не обманывала
Маму трясло, мне казалось, что она может захлебнуться от рыданий, и я бросился к ней, чтобы успокоить ее, но она отшвырнула меня от себя с такой силой, что я отлетел в сторону и ударился головой о стену. Стало так больно, будто Шкембо влупил сразу тысячу шалабанов. Но я не заплакал, ведь плакала мама, и мне надо было успокоить ее. Я понял уже, что совершил страшную ошибку, когда заговорил с профессором. Мама продолжала плакать. Мне было очень жаль ее, я снова подошел к ней, погладил ее руку и подумал, что, если она и сейчас ударит меня, я даже не шелохнусь. Но, видно, у нее уже прошло зло. В детдоме тоже так бывало: после того как мальчишки били меня, у них тоже быстро проходило зло.
— Мама, принести тебе воды?
— Ты ушибся? — спросила мама, не глядя на меня.
— Совсем даже нет! — ответил я. — А тебе уже лучше? Извини, мама…
Она погладила меня по голове, и я заплакал, но так, чтобы мама не заметила.
— Прошу тебя… принеси мне ту коробочку из сумки, — сказала она.
…Мама сделала себе укол, немного успокоилась. После этого заказала разговор с Парижем, но, видно, профессор ушел куда-то… Мама снова стала какой-то нервной. Она звонила то по одному, то по другому телефону. Потом, ближе к обеду, связалась с посольством, но профессора и там не было, и мама попросила кого-то передать ему, чтобы он позвонил домой…
Этот профессор будто сквозь землю провалился…
Я смотрел на мамины мучения: как она старается найти этого профессора, как переживает, и вдруг понял, что я ненавижу его. Рыбий профессор, рыбий художник! Рыбий профессор, рыбий художник!.. Эти слова вертелись у меня в голове, и я вдруг представил себе профессора такой же отвратительной рыбой, каких он рисовал на своих картинах. Мне даже показалось, что рыба-профессор раскрыла свой огромный рот и хочет проглотить меня и маму…
— Мама, профессор не хочет меня брать? — спросил я уже перед сном.
— Спи, — ответила она и, задернув занавеску, чтобы не залетали комары, спустилась вниз.
Всю ночь я не мог уснуть. Стоило задремать, как появлялась огромная рыбья голова в очках и раскрывала огромный страшный рот, будто в самом деле хотела проглотить меня. Я холодел от ужаса, но маму не звал. Я слышал, как она ходит внизу: то в холле, то на кухне, то на террасе… Как в первую ночь. Понемногу успокаивался, закрывал глаза и изо всех сил старался понять, почему профессор не хочет меня брать, если он, как сказала мама, мой отец… Если только не… Если только мама… Потом снова появилась рыбья голова, и я больше уже не мог ни о чем думать… Иногда казалось, что в комнате полно рыбьих голов, они на кровати, на шкафу, на полу — всюду, отвратительные и страшные, как ядовитые змеи… Они набрасываются на меня, хотят проглотить, и я никак не могу прогнать их…
Разбудил меня мамин голос. Она говорила с кем-то. Я испугался, что это приехал профессор, быстро оделся, взял «не сердись» и решил бежать. Теперь я уже был просто уверен, что у этого профессора рыбья голова, и думал о том, как бы сговориться с мамой, чтобы убежать от этого профессора вдвоем. Она, видно, потому и не спала всю ночь, что и у нее уже нет никаких сил жить в этом рыбьем доме…
Я стал осторожно спускаться по лестнице. Мама была одна, она говорила по телефону и не заметила меня.
— Он должен немедленно покинуть виллу, потому что профессор выехал из аэропорта в половине девятого и скоро будет здесь… Нет, не могу его взять… Пусть Елена съездит туда и все уладит, в том числе его отсутствие в течение этой недели… Я верну им декларацию… Огнян, каждый человек знает себя… Знаю, что я его мать, не надо мне напоминать… Но я тоже человек, не так ли, и тоже должна жить. Да, вопрос жизни и смерти. В другой раз объясню, не телефонный разговор… Да, в буквальном смысле… Без профессора я через месяц буду в психушке, а через два месяца — на кладбище… Огнян, не мучай больше меня, я думала об этом всю ночь… Скажи, можешь помочь мне или нет?.. Да, решено… Да, точно!.. Внизу, на шоссе, за павильоном… Спасибо… Я потом расплачусь с тобой…
Потом комната снова заполнилась рыбьими головами.
Потом мамы не стало, она затерялась среди рыбьих голов.
Потом я побежал, рыбьи головы бросились за мной и что-то кричали мне.
Потом я услышал, что по шоссе, мне навстречу, едет какая-то машина, и побежал по тропинке, ведущей куда-то наверх…
Теперь я на скале. Она очень высокая, и рыбьи головы доберутся сюда не скоро. Я же слышу, как они ползут на первой скорости… Вон там, внизу, скала, на которой мы с мамой загораем. Я решил: чуть только какая-нибудь рыбья голова покажется на тропинке, прыгну вниз, к маме. Я причинил ей столько неприятностей и даже не успел из-за этих рыбьих голов сказать ей: «Не сердись, мама». Ну да ничего, ведь «не сердись» со мной! Даже если рыбьи головы догонят меня быстрее, чем мама, «несердилку» они ведь не могут съесть, так ведь? А оно будет плыть себе по озеру, и мама сможет прочитать на крышке то, что я хотел ей сказать, но не успел. И ничего, что вместо слова «мама» там написано: «человечек»…