Не то, что кажется
Шрифт:
– Ты сказал, что врач был. Что с ним стало?
Грусть отражается на лице моего бывшего напарника, и он продолжает:
– Его почти раскрыли, и он покончил с собой.
– Боялся, что его будут пытать? – спрашиваю, целиком и полностью понимая мотивы.
– Боялся во время пыток выдать меня. Точнее то, что я остался в своём уме. – Пит начинает шагать по комнате, точно загнанный в клетку зверь. – Именно благодаря этому человеку я остался собой, благодаря ему ты жива, Китнисс. Это он убедил меня начать играть эту роль – любимой марионетки Сноу, втереться
– Я не хочу спасения такой ценой, – говорю, отвернувшись, чтобы Пит не видел навернувшиеся слёзы.
Мне больно осознавать, что Питу пришлось играть жестокого и бесчеловечного подручного Сноу, чтобы всего лишь спасти мою жизнь. Наверняка, ему приходилось совершать ужасные вещи, чтобы доказать свою преданность – не зря же те охранники так боялись и ненавидели его. И снова всё из-за меня.
– Что с остальными? – спрашиваю, пытаясь совладать с нервной дрожью в руках.
– Президент намекнул, что с ними можно особо не церемониться, – его лицо стало мрачным. – И я узнал уже слишком поздно, поэтому не смог ничем помочь. Энни изнасиловали охранники, отчего она совсем свихнулась, а Финник, когда узнал об этом, едва не сошёл с ума – бился головой о решётку камеры, пока не потерял сознание.
– Боже… - я закрываю лицо руками, задыхаясь от ужаса.
– Когда они попробовали то же сделать с Мейсон – она начала отбиваться и откусила одному из подонков ухо, после чего они её сильно избили, – Пит в ярости сжимает кулаки, и упирается ими в стену. – Мрази.
Я уже не сдерживаю слёз. Безобидная Энни, отчаявшийся Финник, с чьей женой совершили такое зверство, дикая Джоанна, так рьяно защищавшая свою честь… Все они – мои бывшие противники, ставшие друзьями и соратниками.
– Что с Гейлом? – задаю сквозь слёзы вопрос, боясь услышать ответ. – Он не победитель, почему его до сих пор оставляют в живых?
– Из-за тебя. Он дорог тебе, Китнисс, а значит он будет жить, пока ты страдаешь. И тебе придётся хорошо выложиться в этой игре, чтобы выиграть время.
Снова Пит говорит о времени. Он явно мне что-то недоговаривает.
– Для чего?
– Ты же не думаешь, что я прохлаждался тут всё это время, наслаждаясь благами Капитолия? – спрашивает Пит, скрестив руки на груди. – Я работал над тем, чтобы мы могли спастись, и, надеюсь, остальным тоже получится помочь. Но проблема во времени. Мы пока не готовы, и нужно всячески тянуть время, чтобы Сноу не вздумал казнить Победителей раньше намеченного.
– Я сделаю всё, что потребуется, – решительно говорю. – Только скажи, что я должна делать.
Пит становится напротив, и я вижу в его глазах то, чего не было раньше: жёсткость, какую-то дерзкую решимость, безапелляционность. Он однозначно изменился.
– Ты должна во всём слушать меня, Китнисс. Никакой самодеятельности. Здесь так: шаг влево, шаг вправо – смерть.
Я вздрагиваю от его слов.
– А теперь ложись спать: завтра снова включатся камеры.
========== Смятение ==========
Я не просто спала, я словно находилась
Ещё не открывая глаз, аккуратно переворачиваюсь на бок, стараясь не зацепиться ожогом о простыни. Шёлк, конечно, не грубая мешковина, как в моей камере, но всё же больно. Стоп. Кожу не тянет и не щиплет. Вспоминаю, что Пит обработал рану каким-то гелем. Если бы в Двенадцатом, когда он ещё существовал, были такие лекарства, то многочисленные травмы шахтёров не превращались бы со временем в жуткие ноющие свищи, и люди могли бы работать и содержать семьи намного дольше. Но какая уже разница? Нет ни Двенадцатого, ни шахт, ни людей.
Открываю глаза и натыкаюсь на изучающий взгляд Пита, который смотрит на меня в упор, облокотившись на локоть. Нет, этот взгляд не может лгать. Это он – мой Пит.
И всё же я сомневаюсь, теряюсь под этим взглядом, отвожу глаза, чувствуя, как мои щёки розовеют.
– Отключены пока, – отвечает Пит, догадываясь о том, что я хочу спросить.
– Давно проснулся? – голос хрипит, в воздухе витает неловкость.
– Около получаса. Мне нравится наблюдать за тобой спящей, – едва улыбается парень. – Старая привычка.
Моё смущение от его слов ещё более нарастает, и я решаю ретироваться в душ. Поднимаюсь с постели, стараясь незаметно натянуть футболку на бёдра.
– Подожди, – вдруг осеняет меня, и я поворачиваюсь к Мелларку. – Ты вроде бы говорил, что камеры отключаются один раз в сутки на девятнадцать минут? Но в этой комнате…
– У меня есть свой человек в диспетчерской, в службе охраны. – Пит тоже встаёт с постели, я замечаю, что он спал одетым в домашние брюки и футболку. – Поэтому камеры в этой комнате отключены несколько дольше. Но чтобы не было подозрительно, или вдруг Сноу кого-то пришлёт проверить, иногда они будут включаться.
– А как я смогу узнать, наблюдают за нами или нет? – задаю вопрос, волновавший меня ещё вчера.
Пит бросает мне через кровать какую-то вещь серебристого цвета, которую я вчера тут не видела. Развернув, я вижу, что это шёлковый халат. Размер мой. Думаю, Пит заметил моё смущение.
– За десять секунд до активации камера издаёт негромкий звук, как и при отключении, какой ты слышала вчера.
Я вспоминаю, как этот тихий писк прекратил тот ужас, который происходил со мной. Этот сигнал – точка отсчёта моего спокойствия или боли.
– И как мне вести себя, когда камеры снова включатся? – с опаской жду ответа от парня.
Пит сдёргивает с постели простынь с бутафорским пятном крови, точнее пятно-то настоящее, но вот причина его появления как раз таки наоборот, и швыряет в угол комнаты.
– Скоро безгласые придут прибираться, уверен, об этом они доложат, – поясняет Пит свои действия. – А насчёт того, что ты спросила… Китнисс, будем ориентироваться по ситуации, но, если в общем, – ты униженная, сломленная девушка, ставшая игрушкой в руках врага. Но всё же не забывай, что ты – это ты.