Не то, что кажется
Шрифт:
Чувствую себя странно. Зачем он спас меня? Зачем ухаживал? Неужели переживал? Нет. Это вряд ли, просто я ценный пленник, и должна умереть зрелищно. Наверное, Пит боялся, что его новый благодетель может рассердиться.
Эти мысли злят меня, и я достаточно резко, учитывая своё состояние, встаю с кровати, чтобы взять этот чёртов стакан с водой и… падаю.
Падение болезненно отдаётся в воспалённых мышцах шеи, да и вообще во всём теле. И тут я вижу причину своего падения: от моей щиколотки до ножки кровати тянется тонкая серебристая цепь. Взгляд падает на записку, что, наверное, слетела с одеяла, в которой мелким аккуратным
«Я с тобой ещё не закончил. Сдохнешь, когда я скажу, дорогая. А пока будешь сидеть на цепи, как собака.»
Злость дикой волной накрывает меня. Я задыхаюсь. Хватаюсь за цепь и в исступлении пытаюсь оторвать от кровати.
– Чёртов ублюдок! Посадил меня на цепь, словно я бешеное животное!
Я хочу кричать, хочу голыми руками вырвать чьё-нибудь сердце. Желательно Сноу! За то, что он сделал с Питом, за то, что он сделал с нами. Впервые, как попала сюда, я чувствую столь сильную злость, ярость, затуманивающую моё сознание. Мне даже умереть не позволено!
Но даже крик не может вырваться из моего травмированного горла, и я просто остаюсь на холодном полу, запутавшись в одеяле и проклятой цепи, и плачу.
***
Через пару дней за мной приходят миротворцы и ведут в знакомую комнату. Мне всё равно. Я живой труп. Я сдержу крики, не позволю ЕМУ наслаждаться.
– Привет, Сойка, – обращается Пит ко мне.
Странно, он никогда меня так не называл. Только не он.
Я непонимающе поднимаю на него глаза, и меня почему-то передёргивает, несмотря на безразличный настрой. Как бы я ни пыталась быть отчуждённой, но страх боли заставляет дрожать, заставляет бояться его и того, что он может сделать. Ведь каждый раз хуже предыдущего: ток, наркотики, говоруны. Говоруны… Так почему он назвал меня Сойкой?
Меня не садят в кресло, и миротворцы не уходят. Беспокойство нарастает, может произойти что-то, к чему я не готова – не просто пытка током или удары плетью.
– У меня кое-что осталось от тебя с Арены, – протягивает Пит как-то задумчиво, словно ему самому не по душе то, что он задумал.
Мой взгляд опускается на его руки, обтянутые в чёрные перчатки. Я вижу приглушённый золотой отблеск – моя брошь. Я даже не знаю, что чувствую, когда вижу её: ненависть, сожаление, разочарование?
– Она не имеет значения, – отвечаю безразлично.
– Правда? Ну, может это для тебя, – Пит заходит немного сбоку. – Но сколькие погибли за неё, Китнисс? Сколькие погибли из-за тебя?
Хлёсткие слова. Он снова это делает, снова давит на чувство вины, пытается вывести меня из безразличия, чтобы причинить ещё больше боли. Пит мстит.
– Я никогда не хотела быть Сойкой-пересмешницей, ты знаешь это.
Я уже готова была услышать его любимое «лжёшь» и ощутить удар, который положит начало сегодняшним пыткам, но Пит молчал.
– Теперь ты – Сойка – символ боли и разрухи. Такой и останешься. Я заставлю тебя помнить, что ты принесла всем нам.
Я не успеваю осознать смысл сказанных им слов, как Пит закрепляет брошь в какие-то небольшие щипцы и подносит к тонкой стойке с огнём, которой раньше тут не было.
Мои глаза округляются, страх подкашивает ноги, но миротворцам это на руку. Они силой опускают меня на колени, один рвёт футболку, оголяя плечо.
– Нет! Нет! – кричу, ужасаясь планов моего бывшего напарника. – Пит! Зачем ты это делаешь?!
Слёзы градом катятся из глаз, мне кажется, я начинаю задыхаться. Вижу, как Пит приближается, удерживая в руках щипцы с раскалённой брошью. Пит хмурится, но мне некогда удивляться этому. Мой страх сосредоточен в этой маленькой раскалённой докрасна вещице, которая и так принесла много боли и смертей.
Пит всё ближе, я панически вырываюсь из цепких рук удерживающих меня миротворцев. Вот усилие с их стороны и… дикая, адская, испепеляющая боль, разрывающая моё тело на куски. Шипение и запах жжёной плоти заставляют меня вывернуть весь тот скудный завтрак, который смог позволить себе Капитолий меня накормить. Меня трясёт от боли и ненависти, от жалости к себе. Плечо горит, принося невыносимые страдания. Всё начинает плыть, и я наконец проваливаюсь в тёмный колодец беспамятства.
***
Сойка. Символ. Война. Революция. Поражение. Круговорот событий, понятий, имён… Оглушительный грохот – шум взрыва. Всё горит, рушится, всё кровоточит. Арены больше нет.
– Пит! Пит!
Я никогда не перестану звать тебя во снах. Никогда не перестану кричать твоё имя, срывая голос, раздирая горло.
Я вижу, я бегу, я стремлюсь! Я протягиваю руку… Вот и ты! Я знала, я верила! Но…
Почти дотянувшись до тебя, я вижу твои глаза – пустые, холодные, ненавидящие.
***
Меня выталкивает из ужасного сна в реальность. Не менее ужасную реальность. Всё тот же грязный потолок, всё то же видавшее виды одеяло, всё та же боль. Это как в компьютерной игре в лаборатории Бити: персонаж умирает и снова оказывается в одном и том же месте, начиная проходить препятствия сначала снова и снова.
К моему удивлению плечо почти не болит. Я присаживаюсь и пытаюсь дотянуться до него. Сняв пластырь, я замечаю, что ожог выглядит не так уж и ужасно – лишь немного воспалён. Наверняка, это действие какой-нибудь мази, наподобие той, которую мне прислали на Арену на семьдесят четвёртых.
Эта боль сильна не только физически, но и душевно. Не знаю, сколько я проживу ещё, но Пит поставил это клеймо, чтобы я всегда помнила кто я, чтобы не забывала, что именно я стала причиной гибели тысяч людей. Сойка-пересмешница… Огненная Китнисс. То, что когда-то стало искрой, вызвавшей пламя войны, теперь вызывает дрожь и страх. И отвращение.
Я аккуратно прикасаюсь пальцами к обугленной коже – больно. Теперь эта птица будет всегда со мной. Надеюсь, это продлится недолго.
Проходят минуты, часы, дни. Я изучила взглядом уже каждую трещину в стене, запечатлела в памяти каждый выступ ближайшего угла, до которого дотягивалась моя цепь. За мной не приходят, будто все забыли о моём существовании. Не знаю, радоваться мне или беспокоиться. Я нервничаю от того, что ничего не знаю о судьбе Гейла и остальных моих друзей. По сути, мне даже неизвестно, кого именно взяли там, на площади, кроме меня и Гейла. Я видела, как четверо миротворцев скрутили Финника, как трое ногами избивали лежащую на земле Джоанну, видела, как в чёрный микроавтобус запихнули связанного Плутарха. Но ни Прим, ни Хеймитча я не видела. Сноу сказал, что Прим не попала в плен, не думаю, что он врал. Какой ему смысл? Наоборот, ему было бы только на руку, если бы Прим была у них. Но я всё же надеюсь, что она каким-то образом скрылась, возможно не без помощи этого старого лиса – Хеймитча.