Не твоя девочка

Романовская Лия

— Ну ладно тебе. Не бойся, сладкая, я сегодня добрый, — Богдан, будто почувствовав резкую перемену во мне, неожиданно сменил гнев на милость, я даже дыхание задержала. Неужели готовит какую-то пакость?

Богдан приблизился вплотную и дыхнул алкоголем прямо в лицо. Я невольно зажмурилась, всего на секунду, и вся будто сжалась. Захотелось прикрыться руками, но силой воли сдержала себя. Нельзя показывать свои слабости. Никак нельзя. Обычно по ним и бьют. Досчитала до трех, широко открыла глаза

и почувствовала его на шее.

— Вот скажи, скажи мне душа моя… я тебя бил хоть раз?

Я, все еще на понимая, чего ожидать от мужа, неуверенно покачала головой.

— Я тебя обижал?

Снова качнула, хотя считала по-другому.

— Да я грубый. Мужлан я. Согласен. Но я тебя ведь пальцем ни разу не тронул!

Подумав немного, я была вынуждена согласиться. Все так, как говорит Богдан.

— Ты же мне всю душу вымотала. Думал на нормальной бабе женюсь. Думал, может жить начну как человек, а ты дура набитая, чтоб тебя черти унесли… эх…да кому ты на хрен нужна, потаскуха!

Он махнул рукой и шатающейся походкой поплёлся вон из гостиной.

Тут только я поняла, что Вертелецкий вусмерть пьян. Конечно… выпил почти всю бутылку водки.

Я незаметно прошмыгнула за ним, удостовериться, что он действительно ляжет спать.

Богдан и правда поплёлся в спальню на втором этаже. Пару раз чуть не навернулся, пока поднимался по лестнице.

Раздеваться ему не пришлось, он и так расхаживал голышом. Я подождала минут десять, и, удостоверившись, что уснул, вошла в комнату. Укрыла его одеялом и еще долго смотрела на спящего мужа.

Потом тихо, как мышка, спустилась в гостиную. Мне вдруг ужасно захотелось есть, пить и вообще получить, наконец, обещанный мужем отдых.

* * *

Тихо о любви пел Синатра, а я наворачивала мясо, запивая его холодным вином.

И совсем не слышала, как в комнату вошел Макс. Ощутила лишь легкое дыхание над головой. Я затаила дыхание, в ногах появилась тяжесть, в груди тут же заныло и я поняла, что всё, это конец.

Его руки оказались на моей груди и сердце бешено забилось в ожидании чего-то сладкого и запретного. Умом я понимала, что нужно их убрать. Жёстко и бескомпромиссно. Умом…

Он провел пальцами вниз, до живота, едва касаясь. Рывком развернул к себе вместе со стулом и жадно припал губами к моей шее.

Вздох желания пронёсся по комнате и я, обхватив его голову руками, припала к таким сладким, манящим, горячим губам.

Боже мой, что я делаю?

Вино и его запах кружили голову. Поцелуй становился все сладостнее и дарил такую мощную волну наслаждения, что я поняла — если сейчас не вырвусь, то случится то, о чем я так страстно мечтала и чего боялась больше всего на свете.

Усилием воли заставила себя открыть глаза.

Макс

возвышался надо мной, словно гора.

Мои руки скользнули под его рубашку, под пальцами ощутила твердые как камень мышцы и горячее тело.

Остановись, Алиса, хватит!

Макс смотрел на меня, в его глазах было столько желания, что меня как молния, пробила дрожь.

Я зажмурилась, чтобы не видеть этой животной, всепоглощающей страсти. Сейчас или никогда….

Сейчас или никогда…

Но я не могу.

Решайся…

Нет!

Сама не понимая, что делаю, с силой оттолкнула его от себя и бросилась вон из гостиной. Только не оборачивайся. Только не смотри на него.

Я обернулась. Всего на миг. Но и этого хватило, чтобы увидеть на его красивых, чуть припухших от поцелуев губах, усмешку. Усмешку победителя. Он знал, что я уже побеждена. И это только дело времени, когда я сдамся окончательно.

* * *

Всю ночь я ворочалась, никак не могла уснуть. Ощущение, что он рядом, так близко — только протяни руку, и будешь его в эту ночь.

Но я не могу, и этому есть несколько причин.

Первая — Вертелецкий. Как бы я к нему не относилась, все-таки я против измен. Я не хотела очернять себя изменой. Даже несмотря на то, что сам муж не был мне верен. Вот разведусь и тогда…

Вторая и, пожалуй, самая важная причина (в отличие от первой, которая звучит как оправдание неуверенной в себе дуры) — ощущение, что меня нагло используют. Самодовольство Макса просто дико бесит, выводит из себя. И он и я, мы оба знаем, что я хочу его. Что хочу прикасаться к нему, ощущать вкус его губ… воспоминания о нашем поцелуе сводило с ума.

Я раз за разом прокручивала эти моменты, пытаясь одновременно и запомнить их как нечто самое экстремальное и оглушающее в жизни, и забыть, как что-то самое постыдное за все мои двадцать два года.

В соседней спальне храпел Богдан, а где-то там, возможно возле двери, моей двери, стоял, привалившись к косяку, Макс. Быть может он ждёт, когда я встану, чтобы выйти из спальни, чтобы там, в полной темноте взять меня прямо возле комнаты моего мужа…

Я усмехнулась. Более-менее изучив характер Макса, я бы отнюдь не удивилась этому.

Несколько раз я порывалась к двери, замирая возле нее, прислонившись лбом к теплому дереву. Рука ложилась на круглую ручку, готовая дернуть за нее, чтобы выйти.

Мне казалось, что я слышу его прерывистое дыхание, чувствую его желание свозь дверь, сквозь стены. И только лишь усилием воли заставляла себя вернуться в холодную постель, чувствуя на губах солоноватый привкус слез.

Часов до пяти я ворочалась, никак не получалось заснуть. И только измаявшись донельзя я, наконец, выключилась.