Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Шрифт:
Работала Ирина Сергеевна в регистратуре поликлиники во вторую смену, с двух часов дня до восьми вечера, и могла не обременять себя ранними пробуждениями. Славик, становившийся все более самостоятельным, вскакивал чуть свет, хлопал дверцей холодильника, звенел чайной ложечкой о край бокала, размешивая сахар и, опустошив тарелку с загодя приготовленным завтраком, убегал, снисходительно чмокая в щечку разбуженную и бредущую в туалет маму, а Ирина Сергеевна возвращалась в теплую постель и опять засыпала, а потом, проснувшись, нежилась, распрямляя затекшую спину, оттягивая минуты окончательного пробуждения.
В регистратуру ее устроил Игорь. Они были уже давно разведены, но он заходил иногда, мялся в прихожей, конфузливо поддергивая коротковатые, сползавшие с круглого животика брюки, совал деньги – какую-то мелочь, наверное, перепадавшую иногда за выдачу липовых больничных листов, страдал от этого, как всякий интеллигентный человек, и уходил, невнятно прощаясь и не глядя в глаза.
Когда-то Ирина Сергеевна окончила естественно-географический факультет педагогического института. Туда в те годы был наименьший конкурс, но в школе проработала недолго. Очередная мамина приятельница предложила место инспектора в отделе кадров на обувной фабрике, и Ирина Сергевина согласилась, с облегчением оставив педагогику. В отделе кадров ее не загружали работой, а платили даже больше, чем в школе. И она была счастлива.
Все кончилось с крахом легкой промышленности в 1993 году.
Узнав об этом, Игорь – благородный, хотя и бывший, муж, устроил ее медрегистратором в поликлинику. Не в той, где работал сам, это было бы неудобно с моральной точки зрения, да и далековато, семь остановок на троллейбусе добираться, а в другой, буквально в двух шагах от дома, что позволили до минимума сократить прогулки по суматошному, непредсказуемому городу.
Впрочем, она вовсе не была затворницей. Иногда подружка, со школьной скамьи еще, Фимка Шнеерзон приносила билеты в местный драмтеатр и на концерты заезжих эстрадных знаменитостей.
Для Ирины Сергеевны Фимка была главным связующим звеном с «большим» миром. Взбалмошная, с буйной копной упругих негритянских кудрей, подруга врывалась к ней в любое время дня и ночи, с порога вываливала груду новостей. Фимка трижды была замужем официально, еще столько же раз – неофициально. Увлеченная теперь идеей эмиграции, она разрывалась в своих симпатиях между Израилем и США, но все что-то не уезжала, тянула.
Несколько лет назад она, попав под влияние Фимки, даже окунулась в политику, что выразилось в расклеивании поздним вечером на столбах предвыборных плакатиков «Явлинский – наш президент», но население выбрало тогда на второй срок Ельцина, к политике подруги остыли, и Ирина Сергеевна опять погрузилась в умиротворенную тишину квартиры, а Фимка принялась еще яростнее разоблачать в статьях коррупцию в сферах неугодной ей власти. Сейчас она долбила напористо областное Управление здравоохранения, где что-то намутили с лекарствами для льготных категорий больных, и натравливала на них прокуратуру.
Ирина Сергеевна свято верила, что рано или поздно демократические преобразования расставят все по своим местам и обеспечат достойный уровень жизни не только узколобым уголовникам и этому быдлу – «новым русским», но и таким, как она – интеллигентным, порядочным во всех отношениях гражданам.
Тем обескураживающее были для нее перемены, наступившие с возрастом в характере и мировоззрении Славика.
После окончания школы сын отказался наотрез поступать в пединститут или в медицинский. Подал документы в юридический. Конкурс там доходил до восьми человек на место, «резали» на экзаменах даже медалистов, и, что вполне естественно, сын провалился. После чего заявил, что весною пойдет служить в армию.
Восемнадцать лет ему исполнилось в декабре, в канун католического Рождества. Ирина Сергеевна накрыла скромный, но со вкусом сервированный стол. Пригласила закадычную подружку Фимку, знавшую Славика с пеленок. Сын привел двух приятелей – огромных, как те ломовые извозчики, парней, молчаливо-угрюмых, с такими же бугристыми, как у именинника, способными дробить кирпичи кулачищами. Однако парни вели себя за столом на удивление скромно, отказались от спиртного – легкого сухого вина, и, не умея управляться с ножом, запихивали вилкой в рот большущие куски отбивной, жевали молча, сосредоточенно.
Фимка с их приходом оживилась, дура сорокалетняя, строила глазки. Отчего парни еще больше мрачнели и замыкались.
Чуть позже Ирина Сергеевна внесла торт. В кремовой верхушке торчали восемнадцать зажженных свечей.
– Хеппи бёдсдэй ту ю-уууу! – весело, коверкая английские слова, запела Ирина Сергеевна, и Фимка подхватила, хлопала в ладоши:
– Хэппи бёдсдэй ту ю-уууу!
Парни как-то разом поперхнулись и принялись тяжело, из подлобья взирать на виновника торжества. Славик, покраснев. Дунул на свечи так, что те разметало по сторонам, а брызги жирного крема заляпали праздничную «фамильную» скатерть.
После минутного замешательства стали дарить подарки. Ирина Сергеевна преподнесла сыну рубашку – белую, на парадный выход, Фимка – часы с браслетом. А один из парней, осторожно ступая по скрипящим под ним особенно жалобно половицам, сходил в прихожую, где достал из сумки объемистый сверток. Вернувшись, покашлял многозначительно, косясь на Фимку, вынул и развернул зеленую, в светло-коричневых пятнах форму военного образца: брюки, куртку. Ирина Сергеевна решила вначале, что это атрибуты какой-то игры, вроде «Зарницы», времен ее детства, но потом гость извлек черный берет и водрузил на голову зардевшемуся от счастья Славику. На берете кровянистым пятном расползлось что-то вроде свастики. Ирина Сергеевна онемела от ужаса.
Последующее она помнила смутно. Фимка потрясала перед парнями кулаками, кричала что-то про Холокост и газовые камеры. Ирина Сергеевна пыталась сорвать с сына жуткий берет, но не могла дотянуться, подпрыгивала так, что с ног слетали домашние шлепанцы, а Славик отстранялся, вскидывая голову, и делался будто все выше, недостижимее.
Затем парни ушли, и сын вместе с ними. Ирина Сергеевна долго не могла успокоиться, всплакнула даже, а Фимка гладила ее по спине и вопрошала, сверкая угольными очами:
– Теперь ты понимаешь, почему я хочу уехать прочь из этой страны? Понимаешь?!
Когда наступило время призыва в армию, Ирина Сергеевна с помощью всезнающей Фимки вышла на главного врача неврологической клиники, в которой обследовали призывников, чья годность к службе вызывала сомнение. Мудрый, похожий на Карла Марка, с черной с проседью бородой, доктор принял мать, долго вздыхал, объясняя, что далеко не все от него зависит. Ирина Сергеевна поняла, бросилась было занимать деньги, но Славик «косить» от армии категорически отказался, и после майских праздников его призвали.