Не возвращайся
Шрифт:
— Да ничего не случится, — возмутился сын. — Я читкой займусь, не записью. Парни тексты мои послушают, подправят косяки. Всё норм.
Вечно у них «всё норм». Я такой же была, интересно? Думала что бессмертна, здоровья — неисчерпаемый запас?
Боже, а я ведь и забыла, какой я была. Все воспоминания о юности — это Паша. Как мы встречались. Как он пришел знакомиться с моими родителями, которые ему скандал устроили — нищеброд, желторотик, будущий маргинал. Клейма поставили на нём.
А Паша тогда встал с дивана — это я помню в деталях — и сказал, чтобы я собрала самое необходимое.
Помню, как пыталась хоть какой-то уют навести в ней: занавески купила дешевенькие, пару горшков с фиалками, подушечки. Почему я это так хорошо помню, будто фильм смотрю — как ходила по рынку, на выходе увидела старушку, которая фиалки продавала. Пожалела её, купила, а потом любовалась цветами, поливала их.
Столько радости в прошлом было. Вроде, безденежье. И Пашка целыми днями работал, а я сначала одна была, потом с Глебом. Но счастливы ведь были! И мне хватало скупой нежности мужа с лихвой — я в глазах его любовь видела все эти годы.
Кроме последнего.
— Сегодня, наверное, физры не будет, мамуль. Если что, я напишу, заберешь меня после четвертого урока, — Лика обняла меня и побежала к подружкам.
Глеб в ее возрасте стал стесняться проявлять чувства. Хотел суровым мальчишкой казаться, не разрешал себя целовать. Хотя, как раз, сын более тактильный чем Лика — для нее объятия и поцелуи всего лишь привычка, а для сына — необходимость.
Помахала дочке рукой, села в машину и поехала домой. И даже поработать смогла над дизайном участка Соколовых.
А потом зачем-то в телефон заглянула.
«Привет, ты занята? Звоню — не отвечаешь. Ась, у тебя все в порядке? Ты Пашу подловила хоть, или не успела? Советую на горяченьком поймать, мужики так сговорчивее становятся. Решишь развестись — вину будет чувствовать, и жадничать не станет. А если захочешь брак сохранить — тем более, шелковым какое-то время будет. Ась, я поспрашивала у девочек по поводу твоего Паши. Его несколько раз видели в обеденное время с какой-то девкой. Я попросила описать — толком не могут. Не старуха, но и не юная — вот, что смогла выяснить. Но, может, напутали чего-то. Думаю, ты должна знать» — прочитала первое сообщение от Лизы. И второе: «Как сможешь — перезвони, поболтаем».
Должна знать… да! Может и должна. Но хотела ли я?
— Не знаю, — уронила лицо в ладони. — Не знаю, не знаю, не знаю…
Я не хотела видеть прелюдию мужа с другой. Не хотела слышать её откровения про их любовь. В машине их видеть я тоже не хотела. Но и ложь Пашина меня достала, в печёнках уже сидит!
Через два часа я уже специально проигнорировала звонок Лизы и поехала за Ликой в школу. Хоть на что-то привычное отвлекусь: на танцы дочку нужно отвезти, сыну позвонить, Пашины костюмы пора в химчистку сдать… Да что б меня! Какие костюмы? Какой Паша? Когда я уже отвыкну, что мне больше не нужно заботиться о муже, и даже думать о нём?!
Весь день я крутилась, занимала себя делами, даже затеяла смену некоторых элементов интерьера в угоду моде. Уроки с Ликой сделала, в комнате сына прибралась, и пошла готовить ужин.
— Мам, к нам гости придут? — отвлекла меня дочка вопросом.
—
— А кто всё это будет есть? — она повела рукой вдоль стола, комично расширив глаза.
— Ма, правда, куда нам столько? Отдохни лучше, ты сегодня как этот, как его, волчок, во! — щелкнул пальцами Глеб. — Нас замурзала как малышей. Хотя, Анжелика Пална у нас еще ребёнок. Её — можно.
— Эй! Я же не посмотрю что ты только после аварии. Как дам!
— Мам, где-то комарик пищит, слышишь? — поддразнил Глеб младшую сестру.
— Глеб, блин! — пискнула Лика.
— Комарик еще и ругается. Ай-яй-яй, плохой комарик.
— Мам, скажи ему! — завопила Лика и рассмеялась. — Глеб, ты дурак!
— А вы, Анжелика Пална… — Глеб вдруг замолчал, нахмурился, и буркнул: — Не Пална. Просто Лика… черт, — выругался.
И веселая атмосфера развеялась. Глеб снова злится, Лика всхлипнула, но тут же подбородок вздернула. Мы её лет с четырех Анжеликой Палной величаем, в садике ее властный характер и проявился во всей красе — прямо как у Паши.
А теперь просто Лика…
— Дети, — начала я.
— Мам, не надо нас агитировать, — оборвал меня Глеб. — Будто мы не понимаем, почему ты так выглядишь сегодня. И крутишься как юла. Снова он?
Я закрыла глаза, и разрешила себе не в далекое прошлое вернуться, а во вчерашний день, о котором боялась думать.
Развод. Паша так просто это озвучил. Предложил так, как раньше предлагал роллы заказать: хочешь роллы? А развод — хочешь?
Я не изменяла. Не предавала. Но мне тяжело даже думать о разводе. А Паша словно только этого и ждал — развода. И плевать ему на те занавески, фиалки, ожидания его с работы, тысячи утренних поцелуев, на все наши чертовы девятнадцать совместных лет!
В трубу их! Безжалостно, как умеет Паша!
А вот я не умею. Это правильно — развестись после того, что муж натворил, но в чем вообще смысл моей жизни с ним рука об руку?! Просто забыть и идти дальше?!
— Мам, — вскрикнула Лика, — Мамочка, осторожно! Кровь!
— Кровь, — пробормотала, разглядывая порез от ножа. — И правда… мы с вашим отцом разводимся, — выдохнула и, не в силах оставаться на кухне под взглядами детей, быстро пошла в ванную.
Закрылась, воду включила, и руку под напор, чтобы кровь остановить. А сама в зеркало взглянула, на свое отражение — оно ужасное. Бессонная ночь оставила на моем лице следы — круги под глазами, бледность. Даже волосы, кажется, потускнели.
А Тамила юна и свежа, даже если несколько ночей подряд будет кувыркаться. В этом дело?
— Развод, значит развод, — прошептала. — А я справлюсь. Обязательно справлюсь!
Не буду больше бегать за Пашей и пытаться с ним поговорить. И ложь слушать не стану. Подпишу бумаги, разведусь, забуду о нем — он же смог, значит и я справлюсь.
Руку уже не чувствую из-за холодной воды, но продолжаю держать.
Потряхивает от холода.
Или от стресса.
Я обязательно приду в себя. Мне бы только пару минут, и я смогу, к детям выйду, успокою их. Но сначала себя, господи боже мой! Попрощаюсь с прошлой жизнью, приму что возврата к ней нет, и выйду другим человеком отсюда…