Не возвращайся

Гауф Юлия

— Просто слабость, головокружение, легкая тошнота. Ничего страшного, — ответил.

— Ты скоро поправишься. Я обещаю, — Лика дважды кивнула то ли своим словам, то ли своим мыслям. — Идите, я хочу переодеться.

Мы послушно вышли из детской. Глеб придержал меня.

— Прогноз точно хороший, или тебя время отмерили?

— Хороший.

— А если серьезно?

— Глеб, это рак. Вероятность умереть есть, вероятность метастаз тоже высокая. Но и выживаемость при моей форме рака одна из

самых высоких. А еще у меня есть деньги на хорошее лечение. Думаю, справлюсь.

— Понял, — бросил сын, вряд ли мой честный ответ его успокоил. — Ты поэтому на Тамилу запал?

— Я не запал на неё, — скривился раздраженно, как же достала меня эта девица!

— Решил, что можешь чего-то там не успеть, что тебе многое дозволено, и потому… с ней…

— Глеб, — обхватил сына за плечи, — я уже говорил, и повторю: с Тамилой я не был! Видел её интерес ко мне, решил посмотреть, как далеко она готова зайти. Зря. Всё уродливо получилось, но ничего у меня с ней не было.

Глеб отвел взгляд, но не вырывается, руки мои не стряхивает. Верит?

— Мама давно знает?

— О диагнозе? Недавно.

— Тогда я не понимаю ничего.

— Я тоже. Наверное, Тамилу ваша мама мне так и не простила.

Либо же Ася просто не захотела возиться с больным и нелюбимым мужем. Такое тоже бывает.

Но этого я сыну не сказал.

***

АСЯ

Дома странная атмосфера. Давящая. Я пытаюсь привнести хоть какую-то легкость, заполняю тягостную тишину разговорами, но атмосфера лишь сгущается.

— Сынок, как твоя учёба?

— Норм.

Подавила в себе желание пожурить сына за его вечные «норм» и «ок».

— А подробнее рассказать не хочешь?

— Нечего рассказывать. Лекции, семинары.

А раньше рассказывал. Никогда я не слышала от детей нейтральное «всё в норме» — они хвастались, восхищались, хвалили, ругали, жаловались, не стеснялись давать свою оценку, и со мной делились.

— Ясно, — решила не выносить сыну мозг. — А живёшь-то ты там как? Может, домой вернешься?

— Нет, — отрезал Глеб.

И это категоричное «нет» слышать было больно.

— Тогда… Глеб, может, я завтра заеду? Посмотрю чего не хватает, составлю список, куплю. Приберусь как следует, чистоту и уют наведу.

— Не надо, — буркнул сын, перевел взгляд с меня на Пашу, снова на меня и снова на своего отца.

Тоже думает где и с кем пропадал Паша? Я — думаю. Постоянно. Но пора принять тот факт что мы расстались и перестать выяснять несуществующие отношения.

Ревность пройдет когда-нибудь.

Боль — тоже.

А вот дети у нас с Пашей останутся, и ради них нужно постараться стать друзьями. Или хоть не врагами.

Но всё равно тошно! Ложусь ночами спать, снова, в тысячный раз за сутки вспоминаю что Паша живёт отдельно, и начинаю представлять его с другой. С Тамилой. Раньше они по отелям зажигали, а теперь можно не стесняться. Интересно, Паша рискнул привести её на одну из наших квартир и уложил на простыни, которые я выбирала?

Я тихо выдохнула, спрятала руки на коленях, их потряхивает от напряжения и ревности.

Хватит, Ася! Хва-тит!

— А вы что все скромничаете и не едите? Лика, твой любимый «Нисуаз», — кивнула на тарелку дочки. — Не с анчоусами, а с тунцом, как ты всегда просишь. Ешь.

— Ты серьезно, мам?

— Не поняла вопрос про серьезность. Если не голодна — не заставляй себя.

Лика принялась ковыряться в тарелке. Глеб к своей и не прикоснулся, сидит, смотрит на неё, не моргая. Это из-за Паши дети себя так ведут? Он снова их обидел?

— Паш, ты ешь, не стесняйся, — сказала, стараясь выдержать грань между дружелюбием и отстраненностью.

И не наорать на всех.

Внутренне потряхивает, напряжение всё сильнее. Оттого и улыбка натянутее, и шире. Чувствую себя Степфордской женой.

— Ась, всё дико аппетитно выглядит, но я не голоден. Не обижайся.

— Жесть, — Глеб резко встал, стул скрипнул, отодвигаясь. — Хватит с меня этого цирка.

— Глеб!

— Отвалите. Устроили тут… ну нахер! — сын прокричал это из коридора, а когда я выбежала за ним, увидела, как Глеб вышел за дверь в кроссовках, шнурки на которых даже не стал завязывать.

Когда же станет легче? Когда всё начнёт налаживаться?

— Паш, что ты сказал Глебу? — прошептала, подойдя к Паше, и поймала недовольный взгляд дочки.

Помню-помню, ты злишься на папу, зайка, но пора заканчивать.

— Решил не скрывать ничего. Про Тамилу еще раз объяснил. Про здоровье поговорили.

Про здоровье с Глебом говорить бесполезно, он себя не бережет. А вот про Тамилу — просто не стоило. Понятно, почему сын сбежал.

Опустилась за стол. Лика перестала ковыряться в тарелке, едва ли она хоть что-то съела. Пашина тарелка тоже полна. Никто не ест, мне самой кусок в горло не лезет. И еще Лика — она всё мрачнее и мрачнее.

Мне нужно попросить Пашу уйти? Но это не выход, так они никогда с Ликой не помирятся.

— Я поговорю с Глебом, не переживай. А сейчас… я, наверное, пойду, — Паша сказал это сам.

И я в очередной раз поймала себя на мысли что не хочется мне его отпускать. Но придётся.

— Хорошо, Паш.

— Подожди, — Лика соскочила со стула, понеслась к себе, громко топая. И через минуту я услышала как что-то грохочет, приближается к нам. А затем и увидела Лику с рюкзаком за плечами и чемоданом. — Я с папой ухожу, с ним хочу жить.