Не все мы умрем
Шрифт:
— О чем ты, Миша? — всплеснула руками Евгения. — Какая милиция? Даже ты не знаешь, кто они. Как на них выйдет местная милиция? Как они тебя защитят?
Михаил замотал головой:
— Я что-то плохо соображаю. Он меня чем-то треснул.
— Вставай и пошли домой. Болотова уже мертва и ничего не скажет. А они пусть ищут.
Герман и его помощник погрузили трупы в машины, брошенные у шлагбаума дачного товарищества, и помчались на них к лесному озеру неподалеку от славного города Чехова. Разогнав машины над обрывом, они выскочили из них перед самым падением с кручи. Всплеск, бульканье, пузырьки, муть — вот и закончился подмосковный поход боевых слонов персидской армии. И концы в воду.
На рассвете Евгения побежала первым делом к реке. Но от вчерашнего эпизода не осталось никаких следов: Ни трупов, ни крови, ни Ежика. Один бурьян стоит.
Глава третья
В понедельник утром, перед тем как уходить Евгении на работу, в московской квартире раздался звонок. Уже одетая, она подняла трубку. Женский голос сказал:
— Михаила Анатольевича, пожалуйста. Здравствуйте.
— Его сейчас нет, — ответила Евгения осторожно. — Что ему передать?
— Это говорит секретарь прокурора. Его просят выйти на работу.
— Хорошо, передам. Он уехал к родственникам в деревню, но обещал позвонить.
И тут же перезвонила мужу на мобильный:
— Миша, звонили из прокуратуры. Тебя просят выйти на работу.
Михаил приехал в прокуратуру еще до обеда. В вестибюле висел на стене портрет Болотовой с траурной ленточкой и кокетливым черным бантиком в правом углу. Под портретом на столике — две сиротливые гвоздички. Сослуживцы не очень-то расщедрились и особо не огорчились. Ни одного скорбного выражения лица. Наоборот, все как-то оживлены, многозначительно подмигивают, проходя мимо Михаила Анатольевича, кое-кто хлопает его по плечу, кое-кто пожимает руку.
«Они что, сдурели все, что ли? Как будто я ее убил, а они меня за это благодарят», — ежился Михаил Анатольевич, стоя у портрета и читая длинный некролог деяний покойной прокурорши:
«…Смерть вырвала из наших рядов несгибаемого борца с организованной преступностью, коррупцией и взяточничеством. Всю свою сознательную жизнь Елена Борисовна Болотова отдала без остатка нашей правоохранительной системе, не останавливаясь ни перед чем. Ее не могли свернуть с избранного пути ни шантаж, ни прямые угрозы, ни давление сверху…
Светлый образ Елены Борисовны навсегда останется в наших сердцах подобно путеводной звезде на юридическом небосклоне. Группа товарищей».
«Да это же просто издевательство! — недоумевал Михаил Анатольевич. — Воистину, о мертвых или ничего, или хорошо. В данном случае — слишком хорошо, и это слишком похоже на издевательство».
Его кто-то дернул за рукав:
— Пойдем помянем.
Но в это самое время его позвали в кабинет зама.
Калмыков Петр Сергеевич пришел к ним из военной прокуратуры. Первым делом, обосновавшись на новом месте, он повесил за своей спиной карту Советского Союза во всю стену. Как только кто-нибудь к нему входил, Калмыков тут же вставал из-за стола и задергивал ее черными шторками — как государственную тайну. Вторая тайна, поменьше государственной, но тоже связанная с ней: на карте флажками был обозначен маршрут передвижений военного прокурора по службе — от Хабаровска до Москвы. Калмыков неуклонно приближался к столице, пока не взял ее штурмом.
Сейчас, встав из-за стола и задернув шторы, Петр Сергеевич даже не пытался скрыть радости, предчувствуя скорое повышение и новый флажок. Он с ходу начал рассказывать Смолянинову, какую огромную работу проделал за эти субботу и воскресенье. Как только увидел по телевидению репортаж, так сразу сюда и прибыл.
— Вы не должны дер-ржать зла на Елену Бор-рисовну, — грассируя, поучал он Михаила Анатольевича, рубя рукой воздух. — Дело пр-рочел и понял стр-ратегию. Отстранив вас от следствия, она вызвала огонь н-на себя. — Привычным движением Калмыков поправил отсутствующую портупею. — Таким образом, Елена Бор-рисовна спровоцировала их на активные действия. А так — вис-сяк! Но вы тоже проделали огр-ромную работу! С тайником — потряс-сающе! Дело з-забирают! В Генпр-рокуратуру! Пусть там читают, какие у нас есть р-работники. — Калмыков с чувством пожал Смолянинову руку — надо же заручиться поддержкой коллектива перед назначением.
— А что мне теперь делать? — спросил Михаил Анатольевич не по уставу.
— Р-расследовать! — рубанул рукой воздух Калмыков. — Только в-вперед! У вас там еще одно уб-бийство? Как его, Свечкин? — нахмурился зампрокурора, вспоминая.
— Огарков.
— Так точно, Огарков! Р-работайте! — рокотал Калмыков. — Нам надо сейчас с-сплотиться! Один з-за всех, все з-за одного!
Михаил Анатольевич вышел от зама слегка ошалевший, но тут же вернулся.
— Петр Сергеевич! — почесал он в затылке. — А как же Завьялова?
— Так! Завьялова! — вскочил зам и оправил на себе пояс. — Вот она! — схватил он со стола бумагу. — Постановление! Об освобождении!
— Давайте я отвезу, — предложил Смолянинов. — Мне все равно надо ее допросить по делу Огаркова.
— Д-действуйте! Вопросы есть? — Он протянул Михаилу Анатольевичу постановление. — Вопросов нет!
Михаил Анатольевич вышел в коридор, глянул на портрет Болотовой и сообразил, что такой некролог с бантиком мог состряпать только Калмыков. Больше здесь некому. Ушла взяточница, пришел дурак.
Бедная, бедная Зинаида Ивановна! Михаилу Анатольевичу было даже боязно теперь ее увидеть. СИЗО — это вам не санаторий в сосновом бору, а тюрьма.
Но Зинаида Ивановна, к его удивлению, ничуть не изменилась. Все так же хороша, свежа, причесана, на ней легкий спортивный костюм, не скрывающий, а подчеркивающий формы. Внутри серых бетонных стен, колючей проволоки и решеток на окнах, среди обслуживающего персонала, одетого, как один, в военную форму, Зинаида Ивановна смотрелась нежней орхидеи под стеклянным колпаком. Но как бы хорошо ни выглядела Зинаида Ивановна, выражение лица было всегда несчастным, ее все время хотелось жалеть.
Пока оформляли документы об освобождении, Михаил Анатольевич сидел с ней рядышком на лавочке в комнате свиданий.
— Я вам купил апельсины, поешьте, — сказал он, доставая их из пакета.
— У меня руки грязные. — На глаза ее навернулись слезы.
— Давайте я почищу. — И Михаил Анатольевич стал чистить.
Зинаида Ивановна осторожно брала двумя пальчиками сладкие сочные дольки, жалобно поглядывая при этом на Михаила Анатольевича и иногда всхлипывая. Тот успокаивающе гладил ее по руке: