Не все мы умрем
Шрифт:
— Вот тебе и материализация мысли. Ты только подумал, а кто-то сделал, — усмехнулась Евгения. — А еще говорят: мысль изреченная есть ложь. Как они не правы!
— Я ничего не понимаю. Что произошло?
— Она хотела выкупить архив.
— Зачем же выкупать? Их надо было брать живьем! — рвался в бой Михаил Анатольевич.
— Миша, — остановила его жена. — Выкупают затем, чтобы скрыть, а не затем, чтобы приобщить архив к делу. Она свой компромат выкупала. Теперь ты понимаешь, почему тебя отстранили, а твою Зинаиду Ивановну посадили в СИЗО? Взятки брал не ты, взятки брала она.
А на экране телевизора муж прокурорши прораб Валерий Федорович Болотов, сидя на кухне, вжавшись в стенку, поведал, что незадолго до ужина жене позвонила какая-то старушка Мокрухтина Анна Ивановна.
— Ну, — посмотрела на мужа Евгения, — теперь ты убедился?
— Какая Анна Ивановна? Она умерла!
— Анна Ивановна, может быть, и умерла, а дело Мокрухтина живет и побеждает.
— А что было дальше? — вопрошал корреспондент.
— Она вытащила из телефона микрокассету и взяла ее с собой, — рассказал муж Болотовой.
— Ага! — подскочил корреспондент. — При ней-то кассеты не найдено! Значит, преступники изъяли ее, не позарившись на деньги. Значит, эта кассета была им важнее денег! Вы точно знаете, что она взяла ее с собой?
Прораб кивнул. Врать всегда легче молча.
— Тогда, уважаемые зрители, мы возвращаемся на место преступления. Вы поедете с нами?
— Нет, — отшатнулся Валерий Федорович. — Я не в силах это перенести.
Тут Михаил уронил:
— Я его понимаю.
И корреспондент подхватил:
— Я вас понимаю!
— Да, — подтвердила Евгения. — А как я его понимаю!
— Что ты этим хочешь сказать? — Михаил уловил в голосе жены иронию.
— Он сам сейчас будет искать эту кассету.
И правда, если бы корреспондент Владимир Бережной не помчался сломя голову назад на улицу Усачева, а остался в квартире дожидаться оперативников, тогда бы действительно он помог следствию, потому что не успели журналист с оператором захлопнуть дверь, как прораб Валерий Федорович кинулся в спальню, открыл пуфик, вынул оттуда микрокассету (он прослушал ее, лишь только жена ушла, и снова положил на место) и забрал ее вместе с деньгами — не будет же он оставлять все это следствию в качестве вещественного доказательства нечистоплотности его жены-прокурора! А так — ну что поделаешь? — жену уже не вернешь, но сын есть, квартира есть, евроремонт есть, дача есть, машина есть, валюта есть. А что еще надо? Женщину? Так женщину всегда найти можно — на такие-то удобства!
Как хорошо знала мужа Елена Борисовна! И все же муж знал жену лучше.
Репортаж кончился. Больше эфирного времени корреспонденту Володе не дали. Прервали его полет.
— Ну и что мне теперь делать? — спросил Михаил Анатольевич.
— Кто будет вести следствие по убийству Болотовой?
— Только не мы. Или Генеральная прокуратура, или Московская.
— А дело Мокрухтина? Оно может вернуться к тебе?
— Маловероятно. С убийством Болотовой оно становится одним целым. Его заберут туда же. Дальше я могу проходить по нему лишь свидетелем.
Евгения молчала. Она только что воочию убедилась, что фотография могильного памятника Олега Юрьевича имеет убойную силу: Соколов получил конверт сегодня, и сегодня же Болотовой не стало. Какой-то очередной Иван убрал ее. Что теперь будет делать Соколов? Естественно, искать автора письма, который и является владельцем архива Мокрухтина. Если в понедельник она разошлет дискеты, то начнется такая вьюга!
— Тебя будут допрашивать, — размышляла Евгения вслух.
Михаил это понял как вопрос и ответил:
— Да, конечно.
— В частности, и про то, как вы нашли тайник, — додумывала Евгения. Встрепенулась и посмотрела лукаво на мужа: — А как вы нашли тайник?
Михаил намек понял. Естественно, разглашать материалы дела он не имел права. Даже жене.
— Мы долго его искали, обшарили всю квартиру и ничего не нашли. Хотя была уверенность, что он здесь. Мы стояли все в большой комнате вокруг магнитофона: я, Завадский, эксперты — и думали: где еще искать? Завадский предложил поставить себя на место Мокрухтина: что бы сделал тот? Я рассказал про карлика, который ездит в лифте. И эксперты ринулись к входной двери. Вот, собственно, и все.
— Отлично, — сказала Евгения. — У вас была мозговая атака, и начал ее Завадский. На этом и стой!
Евгения проснулась неожиданно, словно от какого-то толчка. Внутренний голос ей прошептал:
— Вставай!
Она открывает глаза и ничего не видит. Темнота. Михаил спит сном праведника. Слышно только мерное дыхание рядом. Основные вопросы он решил и поэтому спит спокойно. В доме тишина, мир, покой. А за окном мрак — не видно ни леса, ни реки, ни луга. Куда делся вчерашний день?
Евгения натянула джинсы, темный тонкий свитер, сунула ноги в кроссовки и бесшумно вышла на крыльцо. Ночная прохлада объяла ее. Она поежилась и села. Сама дача была черная, а вокруг нее, над крышей, светились звезды, пошевеливали лучиками, подмигивали и шепотом переговаривались друг с другом:
— Вот она, вышла. Сейчас будет думать. Смотри, смотри, чего будет! — говорила Большая Медведица Малой.
Герман тоже смотрел на Евгению в ночной бинокль: «Какая чуткая женщина. Не успеешь подумать, как она тут как тут».
А чуткая женщина смотрела то во мрак перед собой, то на звезды и чувствовала, что за ней наблюдают, причем отовсюду. Но кто? Звезды? Или сосед в подзорную трубу? Днем ловит щук, а ночью Млечный Путь изучает.
Любая женщина даже спиной ощущает, что на нее смотрят. Евгения отличалась от любой другой женщины тем, что не только чувствовала направленные на нее взгляды, но и без труда могла определить направление, откуда взгляд послан. Бизнес приучил. Практика. Если на переговорах в кабинете присутствовало несколько человек, то она могла смотреть в окно, на постер перед собой, а могла даже прикрыть глаза, но и тогда безошибочно угадывала, кто из клиентов глядит на нее в данный момент и что его взор выражает. Практика. А уж почувствовать за собой наружное наблюдение — мелочи! Ночью, в кромешной тьме — еще проще! А когда этого ожидаешь — совсем ерунда! Сейчас на нее смотрели ОТОВСЮДУ.