Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
И в словах тех была правда.
Тем паче, что еще недавно парнишка этот весьма ловко обращался с «Маузером». Едва не зацепил, сволочь этакая…
– Потом еще случалось с ним работать. Не скажу, что… пара, но вполне терпимо.
И меня берег.
По-своему.
Там, когда в поле, это видно. Котелок горячей воды ли, шоколадка. Каша с огромным ломтем масла, который Ник-Ник без сомнений вытащил из общего котла, потому что мне вроде как нужнее.
Не он это.
Не может быть он.
И… тогда кто?
Тихоня? Он ведь
– Тихоня – травник, - я обняла колени. – И окрестные леса знает неплохо… вот Барин – нет, он бы под землю точно не сунулся. Городской он до мозга костей.
– Молчун?
– Рыбак. Лодка у него своя… хотя тут у всех или есть, или знают, у кого взять. В море выходят. Молчуну руки морозить нельзя, но летом он частенько… Сапожник? Ты его видел. Любая нормальная баба, такого встретив, сбежит, куда подальше… да и Лютик. Он старый. Не только паспортом. Душой. Он в последний год и при участке лишь числился. Медведь его прикрывал. Из уважения. У нас тут вообще работы немного, столько полицейских на хрен не надо, вот Сомов все и грозился это… - я щелкнула пальцами. – Улучшить работу. Слово из головы вылетело. Поэтому Медведь Лютика и решил забрать с собой. Да и климат ему тоже другой нужен. Болеть стал…
Лютика я знаю не особо близко.
Если подумать, то особо близко я вообще никого не знаю. Но Лютика как-то… мы встречались. У Медведя вот. И в участке. Он вечно мерз. И носил свой желтый вязаный свитер, старый, с лоснящимися рукавами. Поверху обматывался пуховым платком. И забирался в старое кресло, устраивался там со своим вязанием.
– Нет… не в Лозинске их убивали, - Бекшеев закрыл глаза. – Иначе чего бояться… здесь. Кровь ведь ты нашла здесь. Значит, и получили её тоже здесь.
…спицы скользят, гладят друг друга, накидывая петлю за петлей. И пальцы Лютика управляют этим затянувшимся танцем.
Нитки яркие.
Их привозил Молчун, заказывает там, в Лозинске. Иногда почтой к нам пересылают, иногда сам отправляется. Наши частенько бывают на том берегу, это мы с Софьей не особо любим куда-то ездить. А вот они – дело другое.
Третье.
– Значит, женщины прибыли в Лозинск… проверял?
– Пытался. Но тут сама понимаешь, если билеты брать от Петербурга, скажем, тогда да, записывать будут.
Пассажира внесут в особый реестр, не столько, чтобы следить, сколько, чтобы составить вагоны. Не потерять по пути следования. А вот если брали где-то поближе, по пути следования, да не в первый класс, а в обычный вагон, каковых в Лозинск большинство следует, то документы там не нужны. В билетной кассе и так выдадут.
Запомнить?
Кто запомнит обычную женщину, когда таковых каждый день – сотня, если не больше.
– Гостиницы?
– Нет. В те, что официально, никто из пропавших не регистрировался. По пути следования тоже.
Бекшеев вытянул руку и пощупал штаны.
– Высохли?
– Еще не до конца. Сиди. До рассвета еще прилично…
Не поверил, вытащил из кармана куртки часы. Ну да, четверть третьего. Самое оно спать, а мне вот опять… и главное, время я без часов чую.
– Тогда, исключительно теории ради… кто-то…
Кто-то, не Ник-Ник, который…
– …искал женщин. По брачным объявлениям. Вступал в переписку.
– Кто?
– Письмом… тем, которое пропало, - Бекшеев и свитер потрогал. Но тот тоже был влажноват. – Так вот, они ему верили.
Женщины, как я заметила, вообще легко верят в чудо. В любовь вот. Или в крепкую семью.
В то, что все всенепременно будет хорошо.
Как в сказке.
Жили они долго и… и дерьмо.
– Они собирались. И ехали на встречу, чтобы потом исчезнуть. А главное, что никто из родных толком не мог сказать, куда они отправились.
– Ладно. Пускай. Вот они ехали, ехали… и приезжали. В Лозинск. Скорее всего. Надолго никто тут не отлучался, а вот если полдня-день, то и не заметят. Особенно, если поздняя весна или вон лето. Но на пароме внимание обратили бы. Ты снимки показывал?
– Показывал. Не узнали.
А паром на Дальний – это не железнодорожные кассы. Тут бы хоть кого-то из пропавших, но запомнили бы.
– Стало быть, встречал. И на лодку вел. Свою. Привозил сюда, но не в порт. Тут есть тихие места, где можно лодку укрыть.
И женщину.
Сказать, что дом… дом где-то рядом. Всего-то надо, что подняться…
Но без треклятого подавителя все одно не получилось бы.
Ладно, поехать за сотни верст на встречу с женихом, которого ты в жизни не видела. Никому ничего толком не сказать, записки с пояснениями не оставить. Ничего не оставить. Но дальше. Вот приехала я, допустим. А тут меня с поезда тащат куда-то и не в город, а в лодку. Прямо так, без передышки. С чемоданом, а то и не одним. Они ж издалека ехали, а значит, взяли бы и одежду, и не только… то есть с чемоданами. В лодку, когда паром есть.
Впрочем, не местные, про паром могли и не знать.
И любовь опять же.
Доверие.
У нас ведь принято людям верить. Но не настолько же? Или настолько?
– Подавитель у него точно был, - Бекшеев тоже вытянул руки над огнем. – Это объясняет многое. В том числе и кровь Барского. Из носу пошла. Воздействию можно сопротивляться, особенно, когда знаешь, что это такое. Но это требует силы воли. И всегда травматично.
Барский, выходит, знал.
Или понял?
Сидел у себя дома… поэтому и дверь на кухню была открыта. Тот, другой, вошел. И использовал подавитель? Только Барский успел… запонку сломать? Или она сама?
В руках?
Приказ. Он сопротивляется. Не будучи менталистом, сопротивляться можно, конечно. Но это больно. И пальцы сводит судорогой. А еще сосуды лопаются… кровь падает на пол.
Одна капля.
Ему… зажали нос? Дали платок? Приказали идти. И он пошел. На лестницу. А там платок…
– Подавитель заставляет выполнить приказ. Чем четче формулировка, тем лучше…
– Знаю, - огрызнулась я.
– Приходилось?
– Иногда нужно не убить, а доставить груз в… указанную точку. Желательно неповрежденным. А с магами сложно. Особенно, если приходится пересекать тяжелые участки. Болота там. Или овраги. Лес… когда на себе не потащишь. С подавителем проще. Если с зельями сочетать, то вообще красота. Зелья притупляют восприятие. Подавитель работает…