Не выпускайте чудовищ из шкафа

Демина Карина

Глава 29. Туз мечей

«На улице светит солнце, куда-то спешат люди, разговаривают, спорят, а я одиноко сижу у окна и смотрю на них. Не радует меня свет солнца, ничто не радует… Мне уже скоро 28 лет, проходит молодость, лучшие годы жизни. Боюсь, что скоро стану злой старой девой»

Из колонки брачных объявлений

Письма.

Ник-Ник… газеты его, которые он раскладывал на столе, при этом постоянно ворчал, что стол этот опять изгваздали. И вообще в участке бардак.

А жизнь

дерьмо.

И дождь снаружи.

Гребаные стихи. Письма… папка его, которую видели все. Чернильница, единственная, пожалуй, дорогая вещь. Мы её с Софкой подарили, нашли в том самом ненужном кабинете…

…Ник-Ник проходил по комнатам и оглядывался, не скрывая зависти.

– Богато устроились.

И в кабинет заглянул.

– С телефоном своим. Ишь… много он тебе отвалил?

– Изрядно, - не стала спорить я.

За прошедшее время Ник-Ник изменился мало, разве что веса набрал чутка. И больше не напоминал ожившего покойника.

– Ух ты… - он дотянулся до письменного набора, состоявшего из серебряного подноса, на котором нашлось место большой чернильнице, малой походной, а еще хрустальной бутыли с чернилами и коробочке с перьями.

Тоже серебряными.

– Красота… - его голос даже дрогнул и впервые я почуяла, что это восхищение – искреннее.

Серебро украшали чеканные цветы и полированные вставки из янтаря.

И как-то в тот момент мне стало… тошно, что я сказала:

– Забирай.

– Чего? – Ник-Ник поспешно руку одернул. – Не нуждаюсь в подачках…

– И не надо. Ты ж меня прикрыл недавно, когда Хромого брали… вот считай и… на кой она тебе?

– Письма писать буду, - Ник-Ник явно колебался. И желание обладать этой чудесной вещью боролось в нем с гордостью. – Бабе… найду какую, по объявлению… небось сейчас мужиков мало. А ты, Тьма, дура, что своего упустила.

– Не он это, - сказала я тихо. – Это не он…

Встрепенулся Бекшеев, придремавший было – вот правильно человек делает. И мне бы последовать примеру, а не маяться воспоминаниями, зевнул.

– Почему?

– Потому, что… это все… оно требует плана. Познакомиться. Задурить голову. Завлечь на остров… потом еще вот в лес. Если, конечно, сюда. Может, он их там, в Лозинске, и того… а потом в море. Море глубокое. Если хорошо притопить, то с концами будет. А тут просто по шахтам шарил. Искал клад. Может… Мишка камни сдавал, вот слушок и пошел.

– Мне он не показался приятным типом.

– Ник-Ник? Да завистливая ворчливая задница он, -

я пошевелилась и докинула кусок угля. Печку бы. Но под землей и так теплеет. На Дальнем морозы гуляют поверху, а земля тут никогда глубоко не промерзала. Да и ветра нет. Наверху бы тепло живое быстро выдуло.

Так что повезло нам. Грех богов гневить жалобами.

– Но он свой. Надежный. Мы как-то… в общем, они с Медведем сюда еще раньше убрались. Из Петербурга, стало быть… что-то там мозгоправы рекомендовали. Или может, не знали, чего еще с нами делать-то. Медведь же ж герой. И остальные. Медали там… лишь бы какое место не предложишь, а хлебных, сам понимаешь, да чтоб при столице, так мало… а тут вроде целый полицмейстер. Ну и так…

Бекшеев осторожно потянулся.

– Болит?

– Нет. Когда в одном положении, то мышцы ныть начинают. Вот и…

– Размять?

– Нет! – это он слишком уж резко и нервно. Прям как барышня… хотя, тут уж я зря. Не барышня он. Не ноет. Не жалуется, хотя мог бы.

А что плохо, так это с непривычки.

– Так вот, сперва-то не только Дальний. В Лозинске их привлекали. Ну и меня уже, когда… все развалилось. Я с Медведем переписывалась. Как-то оно вышло, что… больше не с кем. Софья опять же. С Сапожником. С остальными. Тогда она еще писать могла, зрение позже стало садиться.

Там, в Петербурге, я как-то особенно остро стала ощущать свое одиночество.

– Он и позвал.

– А вы… то есть, ты, согласилась?

– Согласилась. Банда одна тут была… после войны их же много стало. Что ошметки фрицев недобитых, что те, кто с ними… под ними… кто думал, что они тут навсегда, стало быть, можно разойтись. Дезертиры опять же. И беглые, хватало ж беглых уголовников, кому их там стеречь было. Вот и шалил тут один. Хромой. Кликуха была. Раненый вроде как… в общем, мы на него вышли скоро. Он не особо умный. Наглый вот. И с оружием.

Чего хватало в стране, которая только-только отвоевалась, так это оружия.

– Налетали на села, людишек грабили. Кого и вовсе убивали, порой из дурного куражу… вышли мы тогда на них.

Степка Хромой устроился на болотах, решивши, что там-то его никто не достанет.

Идиот.

– Медведь тогда не знал, есть ли кто там, кроме Степкиных людишек. Они ведь баб с собой забирали…

…не было там никого, потому как бабы жили у Хромого недолго. Их потом из болота достали. Ну, кого сумели.

– Пришлось идти… подбираться. Я с Ник-Ником… чуть сама не пришибла, пока на позицию выходили. А там уж заварушка началась… он хороший боец.

И когда на нас та пятерка с пулеметом выскочила, которой быть вовсе не должно бы, не растерялся. Дал мне время обернуться.

Дотянуться.

И… тварь моя в тот раз осталась довольна.

– Это все говорит не в его пользу, - заметил Бекшеев.

Ну да…

И раненых он добивал хладнокровно.

– Чего? – Ник-Ник спокойно перерезал горло хрипящему парнишке. – У него нога прострелена. На себе волочь хочешь? Все одно в конечном итоге повесят.