Небесный летающий Китай (сборник)
Шрифт:
– Паскуды, – простонал Кондрат.
– Надо в штаб, – Максимилиан встал. – В бункер. Отведешь?
Кондрат тоже выпрямился, отряхнулся. Поправил противогазную сумку, ремни, кобуру, протер глаза.
– Чего не отвести, пойдем. Я сам себе штаб, мой участок.
– Серьезно? Я думал, один такой… вольный охотник.
– Ну да, ты отбился сколько недель как? Пять? А наших вчера накрыло, все полегли. Я остался на хозяйстве…
– А связь как держишь?
– Сеть еле дышит, но ловлю. Запасной генератор. Вода, хавка…
– Хавка? – Максимилиан опасливо прищурился.
– Не ссы. Этим
Максимилиан ему нравился. Они сошлись трое суток назад, когда бок о бок, случайно встретившись на спешно сооруженной баррикаде, отбивали атаку капитана Кефира. Тогда положили добрый взвод, кровь лилась ручьями. Капитан был, конечно, герой, этого не отнять; он сознательно, подавая пример своим головорезам, отправился в бой прямо в картонном пакете. Кондрат подумывал захватить его в плен и подвергнуть пыткам – нассать, например, но Максимилиан опередил товарища и распорол доспехи Кефира пулеметной очередью. Вышло действенно, ибо Кефир весь растекся в грязи и не сумел подняться.
Потом Максимилиан наткнулся на заблудившийся пикап, сержант уже отчаялся вырулить к своим. Образовалась мобильная огневая точка, которая два следующих дня успешно прикрывала Кондрата. Теперь пикап приходилось бросить – ни Кондрат, ни Максимилиан не умели водить машину.
В глазах щипало, и Кондрат утерся рукавом. Отнявши руку, обнаружил ржавую полосу.
– Юшку пустили, фрукты-овощи. А на тебе ни царапины! Заговоренный, что ли?
– А то! – Максимилиан ухмыльнулся, сверкнули зубы.
Кондрат ударил его по плечу, и оба заспешили вдоль дымившегося здания. По ходу старались держаться стенки, но это тоже было опасно – та грозила обрушиться в любую секунду. Горячие вихри вздымали вражеские листовки, мешая их с крупными хлопьями пепла. Районный штаб разместился в подвале супермаркета. Это место сочли удачным, командиры надеялись прикрыться тамошним продовольствием, но просчитались. Трансгены не знали жалости. Мясные и рыбные продукты, макаронные изделия, крупы, зелень и прочие очеловеченные яства мирно спали медикаментозным сном – во сне и умерли: одни – сраженные пулями, другие – отравленные мутагенами. В командный бункер ворвался смертник из Патиссонов, обвешанный тротиловыми шашками. Кондрат был на задании, он уцелел. Вернувшись, он долго стоял среди разорения; в тот миг для него не существовало разницы между своими и противниками. Сдерживая жгучие слезы, он скорбно взирал на бездыханные тела – лишь на вид человеческие, внутри же это была баранина и свинина. Товарищей он узнавал по остаткам обмундирования.
– Сюда, – Кондрат пригласил Максимилиана в разгромленную витрину.
Тот вошел, давя сапогами битое стекло.
– Мать честная, – стрелок покачал головой.
Бараний Бок лежал перед ним, свернувшись калачиком, и будто спал в засохшей крови. Наггетсы отошли в мир иной по-семейному, в обнимку, погруженные в коллективную молитву. Их застигли в режиме бодрствования; возможно, командование проголодалось и разбудило некоторых.
– Фашисты, – коротко бросил Кондрат.
Лавируя между трупами, бойцы дошли до металлической двери, за которой оказалась лестница. Спустились
– Надо бы сжечь, – пояснил Кондрат, кивая на карты. – Военная тайна. Вдруг что со мной? Но рука не поднимается.
Максимилиан понимающе хмыкнул, и Кондрат насторожился. В этом звуке было что-то ненатуральное. «Показалось», – решил он, но тут же услышал нечто еще: короткий треск разрываемой ткани.
– А, сука! – выругался Максимилиан.
Кондрат обернулся.
– Гвоздь, – пожаловался тот, зажимая рану на плече.
– А хвастался – заговоренный. Дай взгляну…
– Да плевать, – заартачился Максимилиан. – Ерунда, сейчас я сам перевяжу.
– Дай посмотреть, – Кондрат повысил голос и силком, не успел стрелок воспротивиться, отвел его руку.
Какое-то время он тупо взирал на порез, сочившийся желтым.
– Что это? – сдавленно осведомился Кондрат. – Сок?…
Максимилиан отпрянул и затравленно огляделся в поисках оружия. Не найдя, он гордо вскинул подбородок и предложил:
– Стреляй! Только знай, что наша возьмет. Придет Салат и вырвет тебе язык. Придет Изюм, он изнасилует твою семью…
Кондрат издевательски улыбнулся:
– Вот почему ты целехонек. Иуда! Тебе нужны эти карты. Ты даже не пощадил Сиропа с Кефиром…
Он круто развернулся, нога описала дугу и врезалась в лицо Максимилиана; тот отчаянно гримасничал в прощальной браваде. Стрелок упал, и Кондрат проворно сел сверху.
– И в чем твоя правда, гад? – прохрипел тот.
– Правда в том, что ты еда… И ты немножко гниешь, – он потянул носом.
Кондрат начал есть. Он впился Максимилиану в шею и выгрыз кусок. Сразу же повторил, и вскоре добрался до жесткого стебля, изображавшего позвоночник. Максимилиан уже не дышал.
«Кем же ты был? – гадал Кондрат. – Что-то очень вкусное. Не узнаю. Не иначе, иностранный легион. Продовольственный шпион. Интервент!»
Он упоенно чавкал и думал: «Вот же питаются, гады». Потом отвалился, встал, выплюнул косточки. Назидательно пробормотал: «За Бога, царя и Отечество!» Вытирая липкие губы, поплелся к рации, чтобы вызвать Ставку.
Курятник
В нашем курятнике разводят хорьков. Это продовольственная программа.
Мы любим слова и пишем книги, когда не спим. У нас есть группы и секции: «Кружок многоточия» и «Общество восклицательных знаков».
В остальном у нас нет повода к сосредоточенности.
Мы завелись в казане, мы родом из перебродившего плова. Когда-то нас приготовил Топтомыш, в рабочее время занимавшийся геополитическим вудуизмом. Он смазал внутреннюю область казана барсучьим салом, сложил туда нас, насыпал рис, понатыкал перцы. Добавил мослы и копыта, допрыснул гнойного семени – ибо его распирало; он прыгал вокруг, шаманил, колотил в бубен, накрывал собою казан и разряжал себя в самую гущу. На голове его был малахай, и на плечах малахай.